Данной статьей мы продолжаем цикл статей, рассказывающих о Нобелевских лауреатах из России в области литературы. В статье пойдёт речь о лауреате Иосифе Бродском, поэте-диссиденте.
Иосифу Бродскому Нобелевская премия «за многогранное творчество, отмеченное остротой мысли и глубокой поэтичностью» была присуждена в октябре 1987 года. К тому времени поэт был гражданином США и выступал против советской власти. В связи с этим следует отметить, что конфликт литературы и власти был всегда, но настоящие писатели понимали грани нравственности, при этом не считали возможным писать и говорить о родной стране негативно.
Шведская академия избирала в России только вполне очевидных «диссидентов» и прошла мимо несомненно очень весомых (каждое по-своему) имен, не имевших такой репутации: Михаил Пришвин, Максим Горький, Владимир Маяковский, Алексей Толстой, Леонид Леонов, Александр Твардовский (которого, кстати, ещё в 1940-х годах исключительно высоко оценил лауреат Иван Бунин) и др.
Последним из русских писателей, в 1987 году, Нобелевскую премию получил «изгнанник» Иосиф Бродский. Тоже «борец с режимом» и ненавистник многих советских поэтов и прозаиков. Известны его пренебрежительные высказывания о Константине Симонове, Давиде Самойлове, Александре Межирове, Евгении Евтушенко. А между тем двое последних были противниками режима никак не менее убеждёнными, чем сам Бродский. Но дали — Бродскому, как самому надёжному из всех борцов, живущему к тому же за пределами СССР.
Или тем самым Нобелевский комитет хотел в очередной раз сказать, что нет русской и советской литературы, нет достойных, по их мнению представителей, на эту премию?
За что и кому присуждается Нобелевская премия в области литературы?
С 1901 года Шведская академия языка и литературы присуждает премии, считающиеся наивысшим и лишённым тенденциозности признанием достижений в области искусства слова. Писатель-лауреат должен предстать согласно решения Нобелеского комитета (о самой премии, читайте статью Нобелевская премия — средство пиара "кого надо"?) в глазах миллионов людей как несравненный талант или даже гений, который на голову выше других, не снискавших сей верховной и имеющей всемирное значение награды. Но соответствуют ли реальному положению вещей эти представления, прочно укоренившиеся в общественном мнении — а вот здесь возникает вопрос.
Иосиф Бродский — поэт в России практически не известный, вдруг стал лауреатом самой престижной литературной премии в мире, что вызвало удивление как в мировой, так и в советской литературной среде.
Кто сейчас вспомнит имя первого лауреата нобелевской премии области литературы, получившего её в декабре 1901 года, — французского поэта Рене Франсуа Армана Сюлли-Прюдома? Его не знают, и толком никогда не знали даже в его родной Франции.
И таких, мягко говоря, сомнительных лауреатов в рядах «нобелевцев» предостаточно! А ведь в то же самое время жили и творили Марк Твен, Эмиль Золя, Ибсен, Чехов, Оскар Уайльд и, конечно же — Лев Толстой!
Когда исследователи знакомятся с длинным перечнем литераторов, в разное время отмеченных Нобелевским комитетом, невольно ловят себя на мысли, что никогда не слышали четыре фамилии из каждых десяти. Да и пятеро из оставшихся шести тоже не представляют из себя ничего особенного. «Звёздные» труды их давно и прочно забыты. Сама собою в голову приходит мысль: выходит, что Нобелевскую премию в области литературы присуждали за какие-то другие заслуги? Если судить по жизни и творчеству того же Иосифа Бродского, то да!
Однако за последние двадцать пять лет шведская академия не заметила в литературе России ничего достойного, кроме награждённого в 1987 году Иосифа Бродского, который к тому времени уже шестнадцать лет жил в США и даже стал сочинять стихи на английском языке.
В связи с кончиной Иосифа Бродского, последовавшей в январе 1996 года, в средствах массовой информации появились своего рода беспрецедентные оценки: «великий русский поэт», «последний великий русский поэт», «Пушкин нашего времени» и т.п. Притом подобные определения подчас изрекали явно малокультурные лица.
Прежде чем рассматривать вопрос о присуждении премии Бродскому, следует сказать, что поэтам особенно «не везло» в коридорах шведской академии. О виднейших русских поэтах (Анненский, Блок, Вячеслав Иванов, Андрей Белый, Маяковский, Гумилев, Хлебников, Клюев, Есенин, Цветаева, Ходасевич, Мандельштам, Георгий Иванов, Ахматова, Заболоцкий, Твардовский и др.) вообще не приходится говорить. Обычно ссылаются на то, что их плохо (или совсем не) знали в Европе, что характеризует компетентность шведских экспертов, и, конечно, подрывает мнение об «авторитетности» самой Нобелевской премии, за рамками которой оказалась одна из богатейших поэтических культур XX века. Ведь единственный русский поэт — Борис Пастернак — стал лауреатом благодаря его вызвавшему громкий идеологический скандал роману.
Самым, на первый взгляд, непонятным было присуждение премии Михаилу Шолохову. Ну, действительно, русский патриот, казак, и его произведение «Тихий Дон» — гордость не только русской литературы, но общечеловеческое достояние. Всё сходится. Не сходится только известная позиция держателей премии и присуждение её самому заслуживающему на тот момент русскому писателю. Что, они там, в Нобелевском комитете, с ума посходили что ли? Нет.
Дело в том, что в пятидесятые-шестидесятые годы Михаил Шолохов был в СССР самым авторитетным писателем и деятелем культуры и неоднократно решался противостоять Хрущёву. Вступал с ним в полемику. И на Западе на него посматривали, как на самого сильного противника не только Хрущёва, но и вообще всей тогдашней системы. И, видимо, решили его подержать именно в этом качестве. И просчитались. Меньше всего дивидендов Запад извлек из присуждения Нобелевской премии Шолохову.
Словом, руководствоваться вердиктами шведской академии при уяснении действительных ценностей поэзии XX века невозможно, что относится и к Иосифу Бродскому.
Представляя лауреата, постоянный секретарь Шведской академии профессор Стуре Аллен начал речь словами:
Для нобелевского лауреата Иосифа Бродского характерна великолепная радость открытия. Он находит связи, даёт им точные определения и открывает новые связи. Нередко они противоречивы и двусмысленны, зачастую это моментальные озарения, как, например: «Память, я полагаю, есть замена хвоста, навсегда утраченного в счастливом процессе эволюции. Она управляет нашими движениями…»
Краткая речь Стуре Аллена отразила перемены, начавшиеся на востоке Европы.
В конце 1987 года в СССР набирали силу горбачевская «Перестройка» (Первая и Вторая "Перестройка" — Хрущёва и Горбачёва — шаги одного пути развала СССР) и гласность, что сделало более «гласными» и шведов. Стуре Аллен упомянул конфликт Бродского с советским режимом:
Сквозь все испытания — суд, ссылку, изгнание из страны — он сохранил личную целостность и веру в литературу и язык,
— не стеснялся представитель академии и в характеристике этого режима («тоталитарный»).
Краткая биография. Иосиф Бродский (1940 — 1996)
Иосиф Бродский родился 24 мая 1940 года в Ленинграде в еврейской семье. В 1955 году, в неполные шестнадцать лет, закончив семь классов и начав восьмой, Бродский бросил школу и поступил учеником фрезеровщика на завод «Арсенал». Это решение было связано как с проблемами в школе, так и отношением к советской системе (о чём он позже писал в своих эссе — наше примечание).
29 ноября 1963 года в газете «Вечерний Ленинград» появилась статья «Окололитературный трутень», подписанная Я. Лернером, М. Медведевым и А. Иониным. Авторы статьи клеймили Бродского за «паразитический образ жизни».
8 января 1964 года «Вечерний Ленинград» опубликовал подборку писем читателей с требованиями наказать «тунеядца Бродского». 13 января 1964 года Бродского арестовали по обвинению в тунеядстве.
Вот выдержки из стенограммы заседания суда:
Судья: Ваш трудовой стаж?
Бродский: Примерно…
Судья: Нас не интересует «примерно»!
Бродский: Пять лет.
Судья: А вообще какая ваша специальность?
Бродский: Поэт, поэт-переводчик.
Судья: А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?
Бродский: Никто (Без вызова). А кто причислил меня к роду человеческому?
Судья: А вы учились этому?
Бродский: Чему?
Судья: Чтобы быть поэтом? Не пытались кончить вуз, где готовят… где учат…
Бродский: Я не думал… я не думал, что это даётся образованием.
13 марта 1964 года на втором заседании суда Бродский был приговорён к максимально возможному по указу о «тунеядстве» наказанию — пяти годам принудительного труда в отдалённой местности. Он был сослан (этапирован под конвоем вместе с уголовными заключёнными) в Коношский район Архангельской области и поселился в деревне Норенская.
За рубежами СССР стихотворения Бродского в то время продолжают появляться как на русском, так и в переводах, прежде всего на английском, польском и итальянском языках.
В 1967 году в Англии вышел неавторизированный сборник переводов «Joseph Brodsky. Elegy to John Donne and Other Poems / Tr. by Nicholas Bethell». В 1970 году в Нью-Йорке выходит «Остановка в пустыне» — первая книга Бродского, составленная под его контролем. Стихотворения и подготовительные материалы к книге тайно вывозились из России или, как в случае с поэмой «Горбунов и Горчаков», пересылались на запад дипломатической почтой.
В 1971 году Бродский был избран членом Баварской академии изящных искусств.
4 июня 1972 года лишённый советского гражданства Бродский вылетел из Ленинграда по предписанному еврейской эмиграции маршруту: в Вену.
В июле 1972 года Бродский переезжает в США и принимает пост «приглашённого поэта» (poet-in-residence) в Мичиганском университете в Энн-Арборе, где преподает, с перерывами, до 1980 года. С этого момента закончивший в СССР неполные 8 классов средней школы Бродский ведёт жизнь университетского преподавателя, занимая на протяжении последующих 24 лет профессорские должности в общей сложности в шести американских и британских университетах, в том числе в Колумбийском и в Нью-Йоркском. Он преподавал историю русской литературы, русскую и мировую поэзию, теорию стиха, выступал с лекциями и чтением стихов на международных литературных фестивалях и форумах, в библиотеках и университетах США, в Канаде, Англии, Ирландии, Франции, Швеции, Италии.
«Преподавал» в его случае нуждается в пояснениях. Ибо то, что он делал, было мало похоже на то, что делали его университетские коллеги, в том числе и поэты. Прежде всего, он просто не знал, как «преподают». Собственного опыта у него в этом деле не было… Каждый год из двадцати четырёх на протяжении по крайней мере двенадцати недель подряд он регулярно появлялся перед группой молодых американцев и говорил с ними о том, что сам любил больше всего на свете — о поэзии… Как назывался курс, было не так уж важно: все его уроки были уроками медленного чтения поэтического текста… (Лев Лосев — Поэт на кафедре: Вступление (в кн. Иосиф Бродский: труды и дни. М.: Независимая газета, 1999)
В 1977 году Бродский принимает американское гражданство, в 1980 году окончательно перебирается из Энн-Арбора в Нью-Йорк, в дальнейшем делит свое время между Нью-Йорком и Саут-Хэдли, университетским городком в штате Массачусетс, где с 1982 года и до конца жизни он преподавал по весенним семестрам в консорциуме «пяти колледжей».
Похоронен на кладбище Сан-Микеле в Венеции.
Мнение писателей о личности и творчестве Бродского
Мы не имеем намерения анализировать сочинения этого автора, во-первых, потому, что ещё не прошло достаточно времени, выносящего свой объективный приговор, и любое хоть наше суждение, хоть другое могут решительно оспаривать, и, во-вторых, потому, что для серьезного анализа потребовалось бы много места. Но мы считаем вполне целесообразным процитировать содержательные рассуждения двух писателей, которые непосредственно наблюдали «процесс» присуждения Нобелевской премии Иосифу Бродскому.
Речь идёт о Василии Аксёнове и Льве Наврозове, которые, как и Бродский, эмигрировали из России в США (первый — ещё в 1972 году, второй — позже, в 1980-м). Люди эти довольно разные, но их «показания» во многом совпадают. Ниже приводим отрывки из книги В.Кожинова «Судьба России» (Москва,1997 год).
Василий Аксёнов писал в 1991 году (в статье «Крылатое вымирающее», опубликованной в московской «Литературной газете» от 27 ноябpя 1991 года), что Иосиф Бродский:
Вполне сеpедняковский писатель, которому когда-то повезло, как американцы говоpят, оказаться «в верное вpемя в верном месте.
В местах, не столь отдалённых (имеется в виду пpодолжавшаяся несколько месяцев высылка Иосифа Бродского из Ленинграда в деревню на границе Ленинградской и Архангельской областей по хрущёвскому постановлению о «тунеядцах»), он приобрёл ореол одинокого романтика и наследника великой плеяды. В дальнейшем этот человек с удивительной для романтика расторопностью укpепляет и pаспpостраняет свой миф.
Происходит это в результате почти электронного расчёта других верных мест и времён, верной комбинации знакомств и дpужб. Возникает коллектив, многие члены которого даже не догадываются о том, что они являются членами, однако считают своей обязанностью поддерживать миф нашего pомантика. Стереотип гениальности живуч в обществе, где редко кто, взявшись за чтение монотонного опуса, нафаршированного именами древних богов (это очень характерно для сочинений Бродского), дочитывает его до конца. Со своей свеженькой темой о бренности бытия наша мифическая посредственность бодро поднимается, будто по намеченным заранее зарубкам, от одной премии к другой и наконец к высшему лауреатству (то есть к «нобелевке»)… Здесь он являет собой идеальный пример пpевpащения «я» в «мы»…
Коллективное сознание сегодня, увы, пpоявляется не только столь жалким мафиозным способом, как упомянутый выше, но и в более развёрнутом, едва не академическом виде… Изыскания идеологизированных учёных подводят общество к грани нового тоталитаpизма… Мы все,.. так или иначе были затронуты странным феноменом «левой цензуры», основанной на пресловутом принципе «политической пpавильности.,.» (то есть Иосифу Бродскому присудили премию прежде всего за «политическую правильность» и верность определённому «коллективу»). Исследует, как он опpеделяет, феномен «Иосиф (на Западе — Джозеф) Бродский» и Лев Наврозов (см. его эссе «Лжегении в вольных искусствах», опубликованное в издающемся в Москве «pоссийско-амеpиканском литературном журнале» «Вpемя и мы» за 1994 год, 123). Он признает, что существовала:
для нас в России прелесть стихов Бродского 60-х годов (тут же, впрочем оговаpивая, что сия «прелесть» несовместима «с той галиматьей, которую пpедставляют собой существующие переводы этих стихов на английский язык»). Но даже в 60-х годах, — продолжает Наврозов, — было бы нелепо считать эти стихи Бродского равноценными поэзии Блока, или Мандельштама, или Пастернака, или Цветаевой… Юмор заключается в том, что ни Мандельштам, ни Цветаева (ни Толстой, ни Чехов) Нобелевскую премию не получили. А Пастеpнак… получил её, лишь когда разpазился политический скандал в конце его жизни по поводу его pомана… Стихи Бродского 60-х годов не пережили 60-е годы. А его стихи, написанные в звании «американского профессора поэзии», потеpяли… прелесть его стихов 60-х годов… Написанное им с тех пор — это профессиональные упpажнения в версификации.
Бродского, пишет далее Наврозов, пpедставляют в качестве «узника ГУЛАГа», хотя у него очень мало:
подобных внелитературных оснований для получения Нобелевской премии… Бродский развил необыкновенно искусную деятельность, чтобы получить Нобелевскую премию, и я сам был невольно вовлечен в эту деятельность, пока не сообразил, в чём дело», и «как же может Запад судить о прелести стихов Бродского 60-х годов, если их переводы сущая галиматья?.. Бродский стал играть роль водевильного гения…» и т.д.
Кто-нибудь, вполне веpоятно, скажет, что столь резкие суждения Аксёнова и Наврозова обусловлены их завистью к лауpеату. Подобный мотив нельзя целиком исключить, но в то же вpемя едва ли можно утверждать, что дело вообще сводится к этому. В частности, нет сомнения, что перед нами не сугубо индивидуальные точки зpения Аксёнова и Навpозова; эти авторы существуют в США в определённой среде, и не могли бы выступить наперекор всем тем, с кем они так или иначе связаны. А эта среда знает действительную «историю лауреатства» Бродского неизмеримо лучше, нежели его безудержные московские хвалители, хотя далеко не каждый из этой самой среды готов — подобно Аксёнову и Наврозову — высказаться о сути дела публично.
Уместно ещё процитировать здесь стихотворение об Иосифе Бродском, принадлежащее одному из наиболее талантливых современных поэтов -— Евгению Курдакову, который в юные годы был близко знаком с будущим лауpеатом. Стихотворение это появилось в N3 журнала «Наш современник» за 1991 год, то есть на полгода ранее только что цитированной статьи Василия Аксёнова. Евгений Курдаков, между прочим, в определённой степени воспроизводит манеру Иосифа Бpодского, и его стихотворение можно даже понять как пародию, но пародию высокого плана, котоpая с творческой точки зpения превосходит свой оpигинал:
Воpмотанья и хрипы ровесника, сверстника шёпот,
То ли плохо ему, то ль последний исчерпан припас,
То ли просто не впрок предыдущих изгнанников опыт,
Что и в дальней дали не смыкали по родине глаз?
В причитаньях, pоптаньях давно не родным озабочен
И родное, не мстя, оставляет ему на пока
Инвентарь маpгинала: силлабику вечных обочин,
Да на мелкие нужды — потрепанный хлам языка,
Утки-обеpиутки свистят между строчек по-хаpмски
В примечаньях к прогнозам погоды с прогнозом себя
С переводом на pусско-куpгузский, на быстроизданский
По ходатайству тех, кого вмиг подвернула судьба.
Эти мобиле-нобели, вечная шилость-на-мылость
Hа чужом затишке, где в заслугу любой из грешков,
Где бы можно пропасть, если в прошлом бы их не сучилось.
Этих милых грешков из стишков, из душков и слушков
Под аттической солью беспамятства мнятся искусы,
Только соль отдаленья по сути глуха и слепа:
Растабары, бодяги, бобы, вавилоны, турусы,
Кpенделя, вензеля и мыслете немыслимых па…
(По материалам издания «Судьба России» (В.Кожинов, Москва, 1997, http://insocinf.com/10660120.htm).
Чтобы понять, в чём заключается «значение» творчество Бродского, приведём некоторые примеры его литераторства.
Так пишет «поэт» Иосиф Бродский — о своей бывшей Родине — России:
Се вид Отечества, гравюра.
На лежаке — Солдат и Дура.
Старуха чешет мёртвый бок.
Се вид отечества, лубок.
Собака лает, ветер носит.
Борис у Глеба в морду просит.
Кружатся пары на балу.
В прихожей — куча на полу (http://vnssr.my1.ru).
Такое «правильное» отношение к России не могло быть оставлено Нобелевским комитетом без внимания — И. Бродский был удостоен звания лауреата.
Также для понимания идеологических взглядов и отношением к России поэта приведём его высказывания из «Записной книжки 1970 года»:
Страшный суд — страшным судом, но вообще-то человека, прожившего жизнь в России, следовало бы без разговоров помещать в рай. Приходится умозаключить, что когда речь идёт о политической системе, отсутствие логики есть признак здоровья, Дон Жуан, Казанова, Маркиз де Сад — все они своего рода Александры Ульяновы сексуальной революции.«Вы должны немножко набраться терпения», — сказал NN, зав. отделом поэзии в журнале. «Да? — сказал я. — Я, по-моему, могу его уже выделять». Вторая мировая война — последний великий миф. Как Гильгамеш или Илиада. Но миф уже модернистский. Содержание предыдущих мифов — борьба Добра со Злом. Зло априорно. Тот, кто борется с носителем Зла, автоматически становится носителем Добра. But second World War was a fight of two Demons (Перевод: «Но вторая мировая война была борьбой двух Зол») — http://lib.ru/BRODSKIJ/brodsky_prose.txt.
То есть Советский Союз он считал Злом. А вот как он пишет о себе в эссе «Меньше единицы», 1973 год:
Жил-был когда-то мальчик. Он жил в самой несправедливой стране на свете. Ею правили существа, которых по всем человеческим меркам следовало признать выродками. Чего, однако, не произошло. И был город. Самый красивый город на свете. С огромной серой рекой, повисшей над своим глубоким дном, как огромное серое небо — над ней самой. Вдоль реки стояли великолепные дворцы с такими изысканно-прекрасными фасадами, что если мальчик стоял на правом берегу, левый выглядел как отпечаток гигантского моллюска, именуемого цивилизацией. Которая перестала существовать. Рано утром, когда в небе ещё горели звезды, мальчик вставал и, позавтракав яйцом и чаем, под радиосводку о новом рекорде по выплавке стали, а затем под военный хор, исполнявший гимн вождю, чей портрет был приколот к стене над его ещё теплой постелью, бежал по заснеженной гранитной набережной в школу.
Широкая река лежала перед ним, белая и застывшая, как язык континента, скованный немотой, и большой мост аркой возвышался в темно-синем небе, как железное небо. Если у мальчика были две минуты в запасе, он скатывался на лёд и проходил двадцать-тридцать шагов к середине. Всё это время он думал о том, что делают рыбы под таким толстым льдом. Потом он останавливался, поворачивался на 180 градусов и бежал сломя голову до самых дверей школы. Он влетал в вестибюль, бросал пальто и шапку на крюк и нёсся по лестнице в свой класс.
Это была большая комната с тремя рядами парт, портретом Вождя на стене над стулом учительницы и картой двух полушарий, из которых только одно было законным. Мальчик садится на место, расстегивает портфель, кладёт на парту тетрадь и ручку, поднимает лицо и приготавливается слушать ахинею. (http://lib.ru/BRODSKIJ/brodsky_prose.txt).
Западные беснования в ходе «холодной войны» шестидесятых и семидесятых годов были столь сильны, что зачумлённая западная общественность, обливаемая потоками тупой и грязной лжи, чуть ли не всякое деяние советской власти воспринимала как выпад против гипотетической свободы, объективно, впрочем, едва ли определимой вне постижения сути бредовых страхов зачинщиков «холодной войны». Человек посажен советской властью в тюрьму? Если, положим, он не успел никого убить, да ещё и писал «стихи», то законное преследование его, разумеется, есть следствие борьбы советской власти с гипотетической свободой.
Таким образом и попал в великие поэты Иосиф Бродский — психически больной графоман, который не сумел закончить даже восемь классов средней школы, наверняка по болезни (шизофрения — об этом будет сказано дальше), но при этом сумел стать профессором в нескольких американских университетах. Можно ли было даже в бреду выдумать более злобную насмешку над разумом и поэзией?
Безусловно, главной и единственной чертой жизни Бродского, вызывавшей в укреплении западной демократии интерес к нему, было его преследование советской властью по закону, за тунеядство. Тунеядство его, впрочем, было вызвано не злостным нежеланием строить коммунизм вместе с советской властью, а обычной для шизофреников социальной неадаптированностью. Вопрос этот на суде, конечно, возник, причём по требованию защиты Бродского, а не КГБ, как провозгласили правозащитники:
Защитник: Вы находитесь на учёте в психиатрическом диспансере?
Бродский: Да.
Защитник: Проходили ли вы стационарное лечение?
Бродский: Да, с конца декабря 63-го года по 5 января этого года в больнице имени Кащенко в Москве.
Защитник: Не считаете ли вы, что ваша болезнь мешает вам подолгу работать на одном месте?
Бродский: Может быть. Наверно. Впрочем, не знаю. Нет, не знаю.
Судья: Вы говорите, что у вас сильно развита любознательность. Почему же вы не захотели служить в Советской армии?
Бродский: Я не буду отвечать на такие вопросы.
Судья: Отвечайте.
Бродский: Я был освобождён от военной службы. Не «не захотел», а был освобождён. Это разные вещи. Меня освобождали дважды. В первый раз потому, что болел отец, во второй раз из-за моей болезни (http://www.dm-dobrov.ru/publicism/brodsky.html).
Успешная попытка американских деятелей возвеличить Бродского нанесла, конечно, чудовищный урон современной поэзии. Представьте, например, чем должен счесть поэзию современный молодой человек, прочитавший шизофреническую пачкотню «поэта» Бродского? Безумием? Уделом выродков? Недоразумением? Конечно, умный сочтет недоразумением американских деятелей, но все ли умные-то? Как же быть с заблудшими, души которых испоганили западные либералы, выдав им шизофренический бред за величие души?
Послесловие
В заключение — два слова о том, что рядом экспертов утверждается, что-де премии, присуждаемые Шведской академией:
Cтали общепризнанным критерием оценки достижений национальных и региональных сообществ. В частности, начали подсчитывать распределение лауреатов по странам». И стало, мол, ясно, что для России «цифры получаются мизерными… Русского человека, по праву гордящегося… культурой отечества, сложившаяся вокруг премий Нобеля ситуация не может не тревожить. В ней можно видеть отображение переживаемого обществом кризиса… (А.М.Илюкович «Согласно завещанию. Заметки о лауреатах Нобелевской премии по литературе» (М., 1992). На первой её странице провозглашено: «Авторитет этой премии признан во всём мире, и этого не опровергнешь»).
Приведённые его фразы нелепы, так как автор пытается оправдывать шведских экспертов, «проглядевших» выдающихся русских писателей, тем, что писатели эти не имели должной известности в Европе.
Но в рассматриваемых фразах речь идёт совсем о другом — о том, что малое количество присуждённых русским писателям премий якобы является тревожным свидетельством прискорбного состояния русской литературы…Шведская академия очень долго не была способна оценить высшие достижения даже литературы США, присуждая премии таким второстепенным писателям, как Гарри Синклер Льюис и Перл Бак.
Ясно, что при таком раскладе едва ли имеются основания пользоваться нобелевскими «показателями» при обсуждении достоинств писателей, не говоря уже о литературах тех или иных стран в целом. Причём речь идёт именно и только о литературах Европы и США; о литературах же России и основных стран Азии вообще нет никакого смысла рассуждать в связи с Нобелевской премией. И её «всемирная авторитетность» — не более чем пропагандистский миф, который используют во вполне политических целях.
Альфред Нобель изобрёл динамит. Награда его имени взорвала мир. В истории Нобелевской премии можно найти массу парадоксов, несуразностей и странностей. Кто только не номинировался на неё и кто только не получал!
Но в истории, благодарной памяти людей остались лишь единицы. И это более верный критерий полезности вклада то или иного человека в становление человечества.
Дело не столь в лауреатах, политически ангажированных, а в другом — поэзия должна «сеять разумное, доброе, вечное»…
Кто-нибудь из Вас знает поэзию Бродского? Наверно, каждый призадумается… Зато на ум приходят такие родные и понятные стихи Пушкина, Тютчева, Толстого… Вот это — поэзия! А всё потому, что они были не только поэтами, но и думали о своей Родине.
А о Бродском сама Анна Ахматова, которая ему покровительствовала с первых его поэтических шагов, говорила:
Нашему рыжему делают биографию.
Ахматова, впрочем, цитировала. Кто-то пытался разнять кабацкую драку (Сельвинский). Ему сказали:
Успокойтесь! Это поэту Есенину делают биографию.
Есть и радикальный вариант: популярность Бродского — результат еврейского заговора (сам он был евреем, но неизвестно был ли иудеем) и что тут не обошлось без масонов.
Дух изобретателя динамита через медиумов — Нобелевский комитет — надел три короны на российские головы. Андрей Сахаров был коронован во Владыку Совести России. Александр Солженицын — во Владыку Прозы и Истории. Иосифу достался венец и титул Золотого Солнца Русской Поэзии, вместо Пушкина. Такие вот «магические» аналогии…
Заслуженно ли? Вот в чём вопрос….
Вот мнение о деятельности Нобелевского комитета лауреата Нобелевской премии по экономике В. Леонтьева за 1973 год за создание матрицы «развитие метода «затраты — выпуск» и за его применение к важным экономическим проблемам», которое он высказал в отношении принципов и методов присуждения премии в данной сфере. Высказанное им, как показывает действительность, можно отнести и к присуждению премий А. Солженицыну, И. Бродскому:
То есть Нобелевская премия — это один из инструментов поддержания устойчивости существующей системы, а она — толпо-«элитарная», потому и нужны премии и награды, чтобы провозглашать «элитность» одних и убогость других.
Материалы:
http://style.rbc.ru/news/luxury/2015/10/08/22048/?amp&
http://ucmopuockon.livejournal.com/9246563.html
http://www.ngebooks.com/book_57814_chapter_4_Nobelevskaja_premija_i_Rossija.html
http://www.drozdovland.ru/index.php?action=add&add&id=842&rod=592
https://ru.wikipedia.org/wiki/Бродский,_Иосиф_Александрович
http://lib.ru/BRODSKIJ/brodsky_prose.txt
http://insocinf.com/10660120.htm
http://www.dm-dobrov.ru/publicism/brodsky.html
Источник: inance.ru
Чтобы быть в курсе текущих событий и аналитики, используйте Новостную ленту
