Интересное время на дворе. Сколько понятий перевернуто с ног на голову, и что примечательно - каждая подмена освящена научным авторитетом.
В недавней интернет-дискуссии на тему генетически модифицированных организмов (ГМО) я вместо реагирования на реплики оппонентов просто стал выкладывать перед ними факты. Факты преступлений ГМО-корпораций, упорно, методично с помощью трансгенных технологий подминающих под себя сельское хозяйство и разоряющих фермеров по всему миру - от Канады до Индии.
Защитники трансгенных технологий не пытались опровергать сами факты, поскольку это нереально. Ведь произошедшее событие, например, самосожжение разоренных индийских фермеров можно только замолчать, но не опровергнуть. ГМО-адепты хватались за последнюю соломинку в споре - они объявляли авторов, публикующих такие факты, умственно и душевно нездоровыми. И меня тоже.
- Это нормальный бизнес, нормальная практика, - говорили мне они. - А ты безнадежно болен маниями и фобиями.
Получалось, что если я считаю присвоение природы - лицензирование форм жизни - преступлением алчности, то это признак моей ненормальности.
Да. Если кто-то генетически модифицирует семена, патентует их, заменяет ими весь семенной фонд где-нибудь в Аргентине, а потом объявляет о праве собственности на них, запрещает крестьянам использовать для посева семена из своего урожая и заставляет каждый раз покупать этот источник жизни у хозяина, его запатентовавшего, это нормально.
Если кто-то с помощью хитрых научных и юридических фокусов приобрел в собственность источник жизни и существования миллионов людей, это нормально.
Если дарами природы - Земли и Солнца, - НЕ ИМЕЮТ ПРАВА пользоваться люди, живущие на Земле, это нормально.
Один из постоянных защитников ГМО в русскоязычном интернете является участником ГМО-индустрии, разработчиком этих самых генетически модифицированных организмов. В пылу дискуссии он проговорился:
"...Контракт на покупку и использование ГМ семян тоже вполне нормален для капиталистического мира. Славянский менталитет, правда, не совсем воспринимает такой подход к делу..."
Оказывается, славяне вообще, а русские в особенности, никак не могут понять блага такого рационального, "прагматичного" подхода к Жизни. И протестуют против экспериментов над ней из-за своей умственной неполноценности. "Ментальной" неполноценности. Это ведь так научно звучит - "ментальной".
Вообще слово "научный", "научно" - любимый козырь у данных деятелей прогресса. И они им пользуются при каждом удобном случае, чтобы заставить замолчать критика, оппонента.
Ведь оппонент должен попасть в самую десяточку - он должен быть по меньшей мере микробиологом, генетиком и с научной степенью доктора, а не просто лаборант, и только тогда он будет иметь ПРАВО дискутировать с генетическими экспериментаторами авторитетно. Иначе он просто неуч. Или "доморощенный". Или не из той научной области-специальности. Не специалист.
На "не специалиста" вываливают кучу научных терминов, пытаются его утопить в "плазмидах" и "агробактериях", а он не имеет права ничего возразить. Не важно, что оппонент указывает на политические и экономические махинации ГМО-корпораций, на конкретные преступления. Важно то, что он ничего не понимает в этих самых плазмидах, а значит, любое его возражение будет НЕНАУЧНО.
Термины "научно" и "ненаучно" давно уже обрели статус магических заклинаний. И этими заклинаниями принято пользоваться как бетонными ограждениями, направляя течение общественной мысли.
Если я считаю, что все земляне вправе пользоваться дарами природы без всяких ограничений, это НЕНАУЧНО. Если я считаю, что преступно дары природы метить встроенными извне генами и объявлять их своей собственностью, это НЕНАУЧНО.
И вообще, не замечали Вы, читатель, что давно уже мыслить понятиями и категориями добра, нравственности, человечности стало НЕНАУЧНО?
Добро и человечность, добро и человек остались только в религиозных писаниях, да в сочинениях наших старых добрых классиков. Из жизни, из нашей реальности эти понятия давно вытеснены научными понятиями "Homo Sapiens", "естественный отбор", "генетическая наследственность" и "здоровая конкуренция".
Человечность, сострадание, подвиг, добро и даже сам ЧЕЛОВЕК, как носитель Духа, Души, - все это перешло в область устаревших "фантазий". Взамен осталась только "точная" наука с ее главным материальным идолом и духовным рабом - существом под названием "Homo Sapiens".
Но что такое наука? И так ли уж она точна? И так ли уж обосновано мнение ее жрецов об этой точности и безошибочности? Особенно в том, что касается ЧЕЛОВЕКА?
Наука это субъективный процесс. Он субъективен, даже если в нем участвуют миллионы людей.
Общественная психология этих миллионов людей - ученых - подчиняется тем же законам психологии, что и психология отдельно взятого человека. Миллионы людей рождаются, вырастают, учатся, делают открытия, обобщения и выводы в соответствии с духом той эпохи, в которой они воспитаны.
Человек привносит субъективное в каждое свое действие, чем бы оно ни было - строительством нового каменного храма или построением новой научной концепции. Начиная с каменного скребка, с первого обмена предметами или новостями - все, что происходит в обществе, все, что создается обществом - события, концепции или предметы, - все подчинено законам человеческой психологии, все несет на себе отпечаток этих законов. Эти законы первичны и стоят в корне любого процесса в человеческом обществе.
Даже сама наука психология несет на себе отпечаток психологии психологов, ее создающих. А ведь мы складываем мнение о себе, во многом следуя именно откровениям психологов. И мы отождествляем себя самих с представлениями психологов о нас.
Странный такой круг "детерминизма". В котором, особенно в эпоху господства над умами научных мифов, не так-то легко отделить причину от следствия и разобраться, что за чем следует.
Вроде бы психолог, "специалист по человеку", обобщает свои наблюдения и выдает их нам. Но если он что-то в нас недоглядел, а научная пропагандистская машина вложила в нашу голову такой недоделанный взгляд, то мы волей-неволей начинаем ассоциировать себя с этой научной недоделкой. И становимся ей...
Есть много психологов, сказавших свое слово в психологии, и, соответственно, много психологий. И все они различаются по широте и глубине охвата такого явления как человек. Эти психологии, если их систематизировать, можно выстроить в иерархическую систему, в которой каждая займет место в соответствии с тем уровнем или частью человеческого естества, который она рассматривает. Это логично и естественно, но отсюда же вытекает и склонность людей-психологов объяснять все явление человека только через свою часть, через свой изученный уровень психологии.
Например, Зигмунд Фрейд говорит:
"Давайте попробуем поставить некоторое количество самых различных людей в одинаковые условия голода. С возрастанием голода все индивидуальные различия сотрутся, и вместо них появится однообразное выражение неукротимого побуждения".
Но действительно ли это так? И насколько широко сумел Фрейд охватить разнообразие человеческих характеров, насколько глубоко сумел проникнуть в сущность человека?
Другой психолог Виктор Франкл, сам прошедший во время Второй мировой через четыре концентрационных лагеря и поэтому имевший очень впечатляющие наблюдения и очень веские основания для своих выводов, оспаривая высказывания Фрейда, пишет:
"В концентрационных лагерях, однако, истинным было противоположное. Люди стали более различными. Маски были сорваны с животных и со святых. Голод был одним и тем же, но люди были различны".
Таким образом, Фрейд рассуждал только об инстинктах в человеке, о слабостях, о животной природе, но не о человеческом. И разные психологии разных психологов - Фрейда, Юнга, Адлера, Маслоу, Фромма, Роджерса, Франкла и т. д. - различны. Каждая из них видит свое в человеке, с точки зрения своего основателя и его последователей. И то, что они видят в человеке, находится в прямом соответствии с широтой, глубиной их ума и в соответствии с высотой их человеческих качеств. С другой стороны, общество, в силу своей общественной психологии, в силу сложившихся исторически комплексов узкого материализма, видит и признает главным образом только примитивную психологию бессознательных инстинктов, рефлексов и переработки одних рефлексов в другие. Несмотря на то, что уже Карл Юнг показал ограниченность понимания Фрейда, общество буквально бредит психоанализом Фрейда, его объяснениями всех проявлений человеческой души. А те уровни психологии, которые поднимаются над индивидуальными и коллективными бессознательными реакциями и охватывают высшие проявления человеческого, даже не попадают в энциклопедии.
Например, там не найти имени Виктора Франкла, профессора психологии и психиатрии, создателя одного из направлений в вершинной психологии - логотерапии. Его книги о борьбе за смысл жизни расходились многомиллионными тиражами в Америке и Европе, где человек задыхается в лишенном смысла, замкнутом материальными благами жизненном пространстве.
Это показывает, как общественное может противоречить индивидуальному, навязывать личности свою волю методом интеллектуального давления. Душевные потребности человека могут быть в трагическом противоречии с общественным миропониманием, с энциклопедической мифологией общества. Индивидуальное терпит насилие со стороны общественного, которое пребывает в периодическом состоянии транса, внушения со стороны разных авторитетов - научных, экономических, политических, религиозных. Человеку навязывают тот или иной товар в виде колготок или идеи, а для того, чтобы навязать, чтобы манипулировать его сознанием, его мировоззрение, его жизнь нужно лишить человеческого смысла. И тогда сама наука выступает в роли идеологии обмана или инструмента магии.
С помощью "научного" мировоззрения можно лишить человека человеческих ценностей.
Это парадоксально, но это факт. Можно заставить забыть даже о понятиях Добра и Зла, переведя их в разряд "отвлеченностей", поставив их в один ряд с предрассудками и суевериями.
Очень тонко это подметил Гарри Райт, исследователь традиций магии и колдовства примитивных племен. В течение двадцати лет он путешествовал по свету, работая врачом, и внимательно изучал искусство своих коллег по профессии - колдунов, шаманов, знахарей. И в африканской пустыне, и в амазонской сельве, и в джунглях Юго-Восточной Азии его удивляло знание психологии, которым владеют знахари и колдуны. От этого знания зависит их положение в обществе, их материальное благосостояние, а в конце концов и само существование. Рассуждая об этом, Гарри Райт приводит цитату другого ученого, антрополога Клода Леви Штрауса:
"Многие из нас считают психоанализ наряду с созданием основ генетики или теории относительности одним из революционных открытий XX века. Другие, более знакомые с его недостатками, чем с достоинствами, рассматривают психоанализ как один из предрассудков современного человека.
Однако и те, и другие упускают из виду то обстоятельство, что психоанализ всего лишь заново открыл и изложил в новых понятиях тот подход к лечению болезней, истоки которого восходят к первым дням человечества. Знахари первобытных племен всегда пользовались средствами психоанализа, часто с искусством, которое поражает даже наших наиболее известных ученых".
О таких психоаналитических методах психотерапии Райт пишет:
"Может быть, самым ярким примером танца как средства психологической разрядки служит так называемый "танец одержимости". Этот термин обычно применяют к африканским танцам, таким, как "танец шакала". Однако тому, кто наблюдал различные виды подобных танцев - от самых примитивных до самых совершенных в художественном отношении, - ясно, что в различных странах они преследуют одинаковые цели.
Рисунок и музыка танца всегда идут под бдительным присмотром жреца или знахаря, тем самым он строго контролирует воздействие танца. Если целью этого знахаря является "изгнание духов", то танец как бы носит характер психологической разрядки. В результате "танца одержимости" человек "излечивается" от своих недугов и возвращается к нормальному образу жизни. В этом виде психологической разрядки есть нечто общее с основами современной психиатрии. Но разница между первобытной и цивилизованной процедурами заключается в природе средств этой разрядки. В первобытном обществе внутренние побуждения и желания человека высвобождаются в коллективных формах, и это снимает чувство одиночества и оторванности от коллектива. Лечась в присутствии других, большой разрешает свои внутренние проблемы и освобождается от "духов".
В "цивилизованной" психотерапии коллективные процедуры тоже применяются. Применяются они и в религиозных сектах, когда верующие через коллективное состояние исступления получают тот же результат. Появляется ощущение приобщения к коллективу, снимается "чувство одиночества и оторванности" от мира. Вступившие в секту бывают часто удивлены невероятными исцелениями от тяжелых болезней, и они благодарны за это своему новому божеству. Между тем, божеством этим является сам руководитель секты. Можно назвать его колдуном, знахарем или профессиональным психологом, но от этого ничего не меняется, потому что он просто тот, кто использует в своих целях методы самого примитивного психоанализа.
Даже такой привычный цивилизованный термин как "промывание мозгов" существует у колдунов "примитивных", "первобытных", "диких" племен.
(Впрочем, может, правильнее было бы удивляться по-другому: "Даже такой дикий термин как "промывание мозгов" существует у современной цивилизации"?)
Райт пишет:
"Мой друг Нгамбе провел убийственную аналогию между первобытным колдовством и одним из наиболее сильных методов современной психологии: говоря о власти жрецов фетишей над людьми, он сказал: "Им не нужно красть тело человека, они крадут только его голову".
Психологическое порабощение одних людей другими старо, как мир. На земле всегда были люди, жаждавшие власти. Но искусная, хорошо продуманная практика овладения человеческим сознанием, контроля над ним, практика превращения этого сознания в глину, из которой можно вылепить все, что угодно, - это вклад, которым общество обязано прежде всего знахарям.
Задолго до того, как такая практика овладения человеческим сознанием стала оружием современной психологической войны, приемы психологического порабощения применялись наставниками сект вуду и жрецами фетишей африканского "берега рабов".
"Промывание мозгов" - буквальный перевод корейского выражения "чистка мозгов". Эта процедура не нова для Дальнего Востока, она была частью одного из ритуалов туземного населения Борнео. У даяков церемония посвящения новичка связана с особым ритуалом. Цель, однако, здесь не так ужасна, как у вуду Западной Африки.
В своей книге "Туземцы Саравака и Британского Северного Борнео" Генри Рос так описывает эту церемонию:
"После целой ночи заклинаний и колдовства жрецы ведут посвящаемого в затененную комнату, где, по их словам, они вскрывают ему череп, вынимают мозги и промывают их, чтобы дать ему чистый разум для проникновения в тайны злых духов и лабиринты болезней".
По сути дела, у даяков ритуал этот носит чисто символический характер и в некоторых случаях заменяется уплатой небольшой пени. Термин "промывание мозгов" отражает, однако, самый существенный элемент колдовства: знахарь стремится оказать не физическое, а психическое и эмоциональное воздействие на пациента или жертву".
Аборигены этих племен рождаются, живут и умирают в постоянном соприкосновении с этой наукой. Для них она естественна, даже тогда, когда с помощью нее знахарь расправляется со своими конкурентами или с кем-то из соплеменников. Как наука, как знание эта магия не оценивается по ее последствиям, не оцениваются и побуждения мага. Его сила представляет собой авторитет. И для людей, воспитанных на авторитете этой науки, не существует понятия добра и зла, а есть только авторитет силы.
Точно то же самое происходит в современном "цивилизованном" обществе. Для нас привычным и естественным является такое бесчеловечное явление, как манипулирование сознанием с помощью средств психологии. И мы готовы признать авторитет такой психологии и таких психологов ради той силы, того могущества, которого они достигают.
"Сама идея психологического порабощения не встречает сопротивления у туземцев Дагомеи и дельты Нигера, - пишет ученый. - Сколько помнят себя эти племена, сильные всегда порабощали слабых. Здесь легко воспринимают идею "порабощения души", воплощаемую в обрядах жрецов фетиша потому, что они не представляют себе жизни, в которой сильный не подчинял бы слабого. Вместо деления на "хорошее" и "плохое" у них есть только деление на силу и слабость".
Так впечатляющим проявлением силы можно лишить человека способности к критическому мышлению и даже лишить тех ценностей, которые составляют суть человечности. Дикарь или цивилизованный человек, лишенный с помощью такой общественной идеологии человеческих ценностей, превращается в продукт, инструмент и в средство в руках того, кто обладает силой знания. И если человек рождается и живет в обстановке преклонения перед силой, живет в обществе, не задумывающемся о "хорошем" и "плохом", о Добре и Зле как таковых, то у него и не возникает сомнений в справедливости такого положения вещей, не возникает и мысли о том, что он имеет право на человеческое достоинство, на свободу мысли и чувства. Он не против сам быть средством и инструментом такой магии, инструментом порабощения одних другими. Так наука может использоваться как средство обесчеловечивания и как мифология массового внушения.
Зачем человеку рассуждать о Добре и Зле, зачем оценивать свою деятельность с этой точки зрения, когда общество возвело в принцип силу и насилие, а человеческие ценности расценивает как НЕНАУЧНЫЕ, изжившие себя суеверия?
Мы свысока смотрим на племена, кажущиеся нам примитивными, но если вдуматься, законы нашей цивилизации, ценности Запада, которыми мы так гордимся, мало отличаются от их ценностей. Скорее, и те, и другие, правильнее было бы называть не ценностями, а мифами, закрывающими от нас подлинные ценности. Например, можно ли считать ценностью идею неограниченного обогащения одних за счет других, когда человек, имеющий некоторые психологические проблемы, начинает компенсировать, решать их за счет унижения и порабощения - психологического, экономического, политического - других людей?
Можно заглянуть в труды серьезных психологов, которые были независимы и никогда не обслуживали чьи-то корпоративные интересы, и поинтересоваться, а как они смотрели на те "ценности" Запада, которыми мы сейчас так восхищаемся? Те "ценности", по которым с таким энтузиазмом организуем сейчас свой мир. Суждения психологов, анализирующих психологические проблемы человека, живущего в условиях западной цивилизации, чаще всего выглядят как приговор.
Западный стандарт, западное мышление, сознание и образ жизни мы воспринимаем как эталон, по которому можно обустроить жизнь всего человечества на планете Земля. Но Карл Юнг поправляет нас:
"Западное сознание ни при каких обстоятельствах не есть сознание вообще. Это, скорее, исторически обусловленная и географически ограниченная величина, представляющая лишь часть человечества..."
Может быть, человечество планеты Земля, обратившись всецело к западным стандартам мысли и действия, превратит свой мир в царство гармонии и счастья? Может быть, действительно ценности Запада настолько благодетельны для всего человечества, непреходящи, космически вечны?
"Каковы мотивы основных популярных течений нашего времени? - рассуждает психолог об этих "ценностях". - Попытки урвать деньги или собственность у других и обеспечить неприкосновенность собственного имущества. Дух занят главным образом тем, чтобы изобрести подходящие "-измы", которыми можно прикрыть истинные мотивы или обеспечить больше добычи..."
Все внимание человека Запада направлено вовне, на вторжение и присвоение. Свою внутреннюю духовную ущербность и слепоту он стремится компенсировать внешним, стремится заполнить эту пустоту. Но внутреннее не может быть заменено внешним, и этот процесс приобретает свойство бесконечности и становится самоцелью.
"...Жизнь показывает, что человек, настроенный на внешнее, никогда не удовлетворяется просто необходимым, а всегда стремится, помимо этого, получить что-то еще большее и лучшее, которое он, верный своему предрассудку, постоянно ищет во внешнем. При этом он полностью забывает, что сам, при всем внешнем благополучии, внутренне тот же и потому, жалуясь, что у него только один автомобиль, а не два, как у большинства других, жалуется из-за внутренней нищеты...
...Насыщение всем "необходимым", несомненно, есть источник счастья, который нельзя недооценивать, но, помимо этого, свои требования выдвигает и внутренний человек, и эти требования невозможно утолить никакими внешними благами. И чем слабее этот голос будет доноситься сквозь шум погони за удовольствиями мира сего, тем более внутренний человек будет превращаться в источник необъяснимого злополучия и непонятных несчастий в жизненных условиях, позволяющих надеяться на нечто совсем иное. Переход ко внешнему становится неисцелимым страданием, потому что никто не может понять, почему надо страдать от себя самого. Никто не дивится своей ненасытности, а всяк считает ее своим неотъемлемым правом, не думая о том, что односторонность душевной диеты ведет в результате к самым тяжким нарушениям нормы. Вот почему болен человек Запада, и он не успокоится, пока не заразит своей алчной неутолимостью весь мир".
Человек, имеющий психологическую ущербность, недостаток, страдает оттого, что видит кого-то, кто свободен от этой ущербности. Ему тяжело от этого. Он придумывает себе "-измы", разные рациональные оправдания, чтобы скрыть от себя собственную проблему, и одновременно пытается передать другим свою ущербность, заразить ею "весь мир". Тогда ничто уже не будет мучительно напоминать ему о его собственной неполноценности.
Но есть еще душа, "внутренний человек". Душа не есть ни карьера, ни деньги, ни власть, это нечто другое. Это смыслы и предназначения, которые человек закрыл от себя своими "-измами". И здесь человеку не помогут никакие технические приспособления и методы. Они здесь, в мире духовного, бессильны.
"Западный человек не нуждается в большем господстве над природой, внешней или внутренней. Господство над обеими достигло у него чуть ли не дьявольского совершенства. К сожалению, при этом отсутствует ясное понимание собственной неполноценности по отношению к природе вокруг себя и к своей внутренней природе. Он должен понять, что не может делать все, что ему заблагорассудится. Если он не дойдет до осознания этого, то будет сокрушен собственной природой. Он не ведает того, что против него самоубийственно восстает его собственная душа..."
Человек, озабоченный внешним, предпочитает внешнюю жизнь внутренней. Ему хочется, чтобы усилия предпринимались, действия совершались чем-то, кем-то внешним, но не им самим. Чтобы работало что-то, но не он. Человек создает не только механические машины, но и социальную машину, которая, как ему кажется, будет за него создавать его счастье и создаст ему возможности для реализации его смысла. Но, желая использовать что-то внешнее, пусть даже бездушную машину, он оказывается сам использованным со стороны этой механической самодовлеющей системы, где все подчинено движению по замкнутому кругу.
Эрих Фромм пишет:
"При капитализме экономическая деятельность, успех и материальная выгода стали самоцелью. Судьба человека состоит в том, чтобы способствовать росту экономической системы, умножать капитал - и не для целей собственного счастья, а ради самого капитала. Человек превратился в деталь гигантской экономической машины. Если у него большой капитал, то он - большая шестерня; если у него ничего нет, он - винтик; но в любом случае он - лишь деталь машины и служит целям, внешним по отношению к себе...
...Человек построил свой мир; он построил дома и заводы, производит автомашины и одежду, выращивает хлеб и плоды. Но он отчужден от продуктов своего труда, он больше не хозяин построенного им мира, наоборот, этот мир, созданный человеком, превратился в хозяина, перед которым человек склоняется, пытаясь его как-то умилостивить или по возможности перехитрить. Своими руками человек сотворил себе бога. Кажется, будто человек действует в соответствии со своими интересами; на самом же деле его целостная личность, со всеми ее возможностями, превратилась в орудие, служащее целям машины, которую он построил собственными руками...
Чувства изоляции и беспомощности еще более усиливаются новым характером человеческих взаимоотношений. Конкретные связи одного индивида с другим утратили ясный человеческий смысл, приобрели характер манипуляций, где человек используется как средство. Во всех общественных и личных отношениях господствует закон рынка. Очевидно, что взаимоотношения между конкурентами должны быть основаны на взаимном безразличии. В противном случае любой из них был бы парализован в выполнении своей экономической задачи: сражаться с конкурентами, не останавливаясь в случае необходимости перед их экономическим уничтожением...
...Не только экономические, но и личные отношения между людьми приобрели тот же характер отчуждения; вместо человеческих отношений они стали напоминать отношения вещей. Но, может быть, ни в чем этот дух отчуждения не проявился так сильно и разрушительно, как в отношении индивида к самому себе. Человек продает не только товары, он продает самого себя и ощущает себя товаром... И - как со всяким другим товаром - рынок решает, сколько стоят те или иные человеческие качества, и даже определяет само их существование. Если качества, которые может предложить человек, не пользуются спросом, то у него вообще никаких качеств... Таким образом, уверенность в себе, "чувство собственного достоинства" превращаются лишь в отражение того, что думают о человеке другие. У него нет никакой уверенности в собственной ценности, не зависящей от его популярности и рыночного успеха. Если на него есть спрос, то он считает себя "кем-то"; если же он непопулярен, он и в собственных глазах попросту никто. Эта зависимость самоуважения от успеха предполагаемой "личности" объясняет, почему для современного человека популярность стала настолько важной. От нее зависит не только успех в практических делах, но и способность человека сохранить самоуважение; без нее человек скатывается в пропасть неполноценности..."
О главном методе "реализации" вещей, производство которых стало у цивилизации самоцелью и которые обесцениваются самим их производством, вернее перепроизводством, Фромм пишет:
"Положение еще более усугубляется методами современной рекламы... Реклама апеллирует не к разуму, а к чувству; как любое гипнотическое внушение, она старается воздействовать на свои объекты эмоционально, чтобы заставить их подчиниться интеллектуально. Реклама этого типа воздействует на покупателя: ему снова и снова повторяют одни и те же формулы; на него воздействуют авторитетом какой-нибудь звезды общества или знаменитого боксера, которые курят именно эти сигареты; его привлекают и одновременно притупляют его критические способности сексуальными прелестями красавиц, изображенных на плакатах; его запугивают тем, что он него дурно пахнет, либо поощряют его мечты о внезапной перемене в жизни, которая произойдет, как только он купит вот эту рубашку или вот это мыло. Все эти методы... усыпляют и убивают критические способности покупателя, как опиум или прямой гипноз. В такой рекламе есть элемент мечты, воздушного замка, и за счет этого она приносит человеку определенное удовлетворение - точно так же, как и кино, - но в то же время усиливает его чувство незначительности и бессилия.
По сути дела, эти методы усыпления способности к критическому мышлению гораздо опаснее для нашей демократии, чем открытые нападки на нее; в смысле же воздействия на человеческую личность они гораздо безнравственнее непристойной литературы, издание которой наказуемо..."
Естественно, что если из человека делают механическое, загнанное ежедневными внушениями существо, то демократия на деле оказывается мифократией, в которой происходит непрерывное состязание, конкуренция мифов, борющихся за человеческие умы. Общество свободы и независимости становится обществом изощренного насилия и зависимости, прикрытых, как говорил Юнг, всякими умными "-измами". Человек становится все мельче и ничтожнее в своем самоощущении, а путь, который ему навязывается как единственное средство спасения от этого самоунижения, предлагает ему стать более энергичным, более эффективным инструментом этой же системы подавления, ему предлагают преуспеть в тех же способах порабощения других, от которых страдает он сам.
Это наблюдения и выводы ученых, психологов, для которых представляет ценность человеческое в человеке. В своей врачебной практике они сталкиваются с психологическими проблемами людей, возникшими оттого, что эта система самых разнообразных мифов, созданная человеком, паразитирует на его сознании. Мифы эти не только коммерческие, политические, религиозные, но и научные, а причина их происхождения кроется в том, что с помощью мифов можно манипулировать сознанием людей, властвовать над ними, и кто-то спешит воспользоваться такой возможностью.
Такие мифы появляются чаще всего как предрассудки, как чье-то узкое понимание, субъективный, ограниченный взгляд на явления. А потом они поддерживаются, потому что имеют практическую ценность в качестве инструмента управления.
Пример одного из научных мифов рассматривает Виктор Франкл. Он называется "научное понимание биологического существа под названием человек". Этот миф навязывает человеку представление о самом себе, как о бездушном биологическом механизме, в котором все подчинено удовлетворению инстинкта размножения. Чтобы показать, до какой степени абсурда этот подход может довести исследователя, Франкл цитирует рецензию своего коллеги доктора Юлиуса Хойшера на книгу одного психоаналитика, последователя Фрейда. Книга посвящена Гёте и его творениям. В ней с точки зрения психоанализа раскрываются "подлинные" мотивы и побуждения, двигавшие великим писателем в его работе, и Хойшер пишет:
"На 1538 страницах автор представляет нам гения с признаками маниакально-депрессивных, параноидальных и эпилептоидальных расстройств, гомосексуальности, склонности к инцесту, половым извращениям, эксгибиционизму, фетишизму, импотенции, нарциссизму, обсессивно-компульсивному неврозу, истерии, мегаломании и пр.
... Он, по-видимому, обращает внимание исключительно на инстинктивные динамические силы, лежащие в основе... художественного продукта. Мы должны поверить, что гётевское творение - это всего лишь результат прегенитальных фиксаций. Его борьба имеет целью не идеал, не красоту, не ценности, а преодоление проблемы преждевременной эякуляции..."
Как говорит об этом явлении "научного" обесчеловечения человека и низведения искусства до уровня самых низших физических отправлений и извращений Лоренс Джон Хеттерер,
"многие художники и артисты покидают кабинет психиатра в ярости по поводу его интерпретаций, что они пишут, потому что являются собирателями несправедливостей или садомазохистами, играют, потому что они эксгибиционисты, танцуют, потому что хотят сексуально соблазнить аудиторию, рисуют, чтобы преодолеть ограничения навыков туалета посредством свободы размазывать нечто".
Такие психологи и психиатры, которые видят во всем инстинкты, рефлексы и извращения, придерживаются этого взгляда на человека несмотря на то, что давно разработаны более стройные и полноценные системы психологии. На чем держится эта мифология? На психологии этих психологов, которым хочется видеть мир именно таким. И психоанализ для них является истиной в последней инстанции, потому что его рационализмом можно прикрыть свою духовную неполноценность, прикрыть ее от себя и от мира, в котором живут красота, искусство, мечта и героизм. Психологи решают с помощью старых научных концепций свои психологические проблемы, а общество внимает их "научным" откровениям. Так на поле научной деятельности происходит эта борьба человечности и духовной нищеты, борьба Добра со Злом. Устаревшие научные концепции выступают в роли средства манипулирования общественным сознанием, в качестве самой настоящей обесчеловечивающей черной магии.
Что тогда должно быть наукой в подлинном смысле этого слова? Что правильнее было бы называть наукой?
Только то, в чем главным критерием является человечность. Все остальное - колдовство внушения, отравляющих веществ и магия атомных бомб - не имеет к науке никакого отношения. Оно просто прикрывается именем науки, являясь Злом в чистом виде. Ведь не должны же мы своим детям ставить в авторитет науку, которая готовит им духовную смерть и вырождение? Если мы будем пренебрегать этими важнейшими критериями, то уже не будем людьми.
Франкл раскрывает еще одну причину существования научных мифов.
Наука разбилась на тысячи специализаций, и ученый чаще всего является только специалистом в какой-то одной узкой области научного знания. Даже знание о человеке разбито на разные изучаемые области, даже тело человека изучается по специализациям его органов и функций. Это дает удобство ученому-специалисту и глубину изучения исследуемой им области. Но когда такой специалист берется рассуждать о целом, исходя только из своего узкого опыта, из знания только одной части целого, то появляется заблуждение, что все целое может быть охвачено и объяснено именно этими законами именно этой части и только ими.
Для наглядности Франкл приводит пример с описанием геометрического тела. В нем можно увидеть, как соотносятся друг с другом разные плоскости рассмотрения объекта и как они соотносятся с самим объектом.
Мы можем рассматривать тело, например, цилиндр, в объеме, то есть с разных ракурсов, с разных сторон. В этом трехмерном объеме, где есть высота, ширина и глубина, мы видим предмет в его истинной форме, в форме именно цилиндра. Но если мы рассматриваем проекции этого же предмета на разные плоскости, например, его тени, падающие на листы бумаги, размещенные вокруг него, то формы этого предмета, отображенные на разных плоскостях, будут различны. Мы увидим и прямоугольник, и круг, поскольку с разных сторон цилиндр выглядит именно так. Увидим и другие, более сложные формы. Но отображают ли они полноценно наш цилиндр? Разумеется, нет. Более того, они даже противоречат друг другу. Чтобы только по ним определить истинную форму предмета, нам нужно предпринять усилия, учесть положение плоскостей, их угол по отношению друг к другу. Тогда только мы можем вывести заключение о подлинной форме предмета, когда свели воедино разные плоскости его рассмотрения. Ну а если это не цилиндр, а, к примеру, ваза? Она - предмет, имеющий свойство открытости, незамкнутости. А все ее проекции на бумаге будут иметь замкнутую форму какой-либо геометрической фигуры. И получается, что в принципе невозможно изучить трехмерный объемный предмет, определить его свойства, исходя только из двухмерности плоскости. Мы можем рассматривать его разные проекции, но не имеем права утверждать, что описание предмета, сделанное через них, исчерпывающе охватывает, объясняет сам предмет.
Такая картина символически отображает то, что происходит в мире науки. Ученые познают явления со стороны какой-то одной своей узкой специализации и они не могут претендовать на всеобъемлющую истину, на полный охват явления в своих заключениях, если не выйдут из ограниченного пространства своей специализации. Но ученому хочется иметь ощущение полного знания явлений, ощущение всезнания, и он в соответствии с этим желанием выдает свою познанную часть за все целое. И тогда появляются научные мифы о том, что человек представляет собой не больше, чем "механизм", "аппарат", что наука не находит в человеке ничего, кроме функций пищеварения, размножения и деятельности головного мозга. Но не должна ли уверенность в предположениях и суждениях компенсироваться осторожностью, чтобы не быть самоуверенностью?
"Было бы правильно, - говорит Франкл, - если бы биолог, вместо того, чтобы пропагандировать собственные верования или неверия под видом науки, утверждал просто, что в плоскости биологии не просматривается ничего такого, как высший, или предельный смысл или цель... Нашим ученым нужно нечто большее, чем знание: им нужно обладать также и мудростью. А мудрость я определяю как знание плюс осознавание его ограничений...
Мы живем сегодня в век специалистов, и то, что они нам сообщают, - это лишь отдельные аспекты действительности под определенными углами зрения. За деревьями результатов исследований ученый уже не видит лес действительности...
...Опасность заключается отнюдь не в специализации как таковой, да и не в недостатке универсализации, а скорее в той кажущейся тотальности, которую приписывают своим познаниям столь многие ученые... Тогда, когда это происходит, наука превращается в идеологию...
Нигилизм не выдает себя разговорами о Ничто, а маскируется словосочетанием "не более чем". Американцы называют это редукционизмом. Как выясняется, редукционизм не только редуцирует [упрощает, урезает] у человека целое измерение; он укорачивает человека ни много ни мало на специфическое человеческое измерение".
Касаясь влияния таких идеологий на человека, психолог пишет:
"Не следует недооценивать опустошительного воздействия редукционистских доктрин. Здесь я ограничусь ссылкой на исследование Р. Н. Грея и соавторов, изучивших 64 врача, из них 11 психиатров. Исследование показало, что за время медицинского обучения цинизм, как правило, возрастает, а гуманность - уменьшается. Лишь по завершении медицинского образования эта тенденция обращается, но, к сожалению, не у всех. Ирония состоит в том, что сам автор статьи, излагающей эти результаты, определяет человека как "адаптивную систему управления", а ценности - как "гомеостатические ограничения в стимул-реактивном процессе". По другому редукционистскому определению, ценности - не что иное, как реактивные образования и механизмы защиты".
"Что до меня, - заключает в другом месте Франкл, - то я не хотел бы жить ради моих реактивных образований, и еще менее - умереть за мои механизмы защиты".
В такой системе научного мировоззрения, делает вывод психолог, происходит овеществление человека. Человек низводится до простого материального предмета, до вещи, и тогда создается возможность для манипулирования им:
"Именно овеществление открывает дверь манипуляции. И наоборот, тот, кто собирается манипулировать людьми, должен сначала овеществить их..."
Мы видим в повседневной жизни, как легко человек поддается овеществлению. Стоит только создать соответствующий научный миф, какие-нибудь "-измы", рационально их обосновать, и тогда мы готовы рассматривать самих себя просто как биологический материал.
Способны ли мы тогда уважать себя и других? Нет, мы будем распростерты перед каким-нибудь более могущественным механизмом, перед силой, перед каким-нибудь "божеством", фюрером или "Клубом сильных мира сего" и ради него пойдем по головам других. Способны ли мы будем принимать решения и брать на себя ответственность за них? Нет, мы передадим ответственность за себя системе или "божеству" и позволим принимать за нас решения. Способны ли будем бороться за осуществление нашего уникального, единственного смысла, того предназначения, с которым каждый из нас приходит в этот мир? Нет, мы будем осуществлять чужие смыслы, служить чужим интересам.
Получается тогда, что наука может быть в услужении у Зла, у деградации и рабства?
Нет, подлинная наука не может вести к рабству. А значит, нужно внимательно смотреть, что является подлинной наукой, а что является просто чьим-то подсознательным или сознательным стремлением овеществить весь живой, чувствующий и думающий, мир.
Не может быть живое существо просто механизмом, просто набором биологических обусловленностей, замкнутых на самих себя. Не может быть такой мертвой обусловленностью, механистичностью весь мир, который эволюционирует, а значит, непрерывно перерастает сам себя в качестве, во внутреннем измерении. Не составляет одна только механистичность сущность мира. Не является механистичность и сущностью человека. Потому что в каждое мгновение своей жизни человек принимает свои решения, делает свой сознательный, свой свободный выбор. Выбор между Добром и Злом. Добро и Зло реальны, они есть, существуют. Они есть не где-то на далекой звезде или в романтических мечтах, а они присутствуют каждое мгновение рядом с нами и в нас самих. И в любых условиях, даже в самом ядре Зла, у человека всегда есть выбор и возможность быть и оставаться человеком. В Битве со Злом у человека всегда есть выбор. Выбор стать победителем.
В качестве завершения своей статьи предоставлю слово Виктору Франклу:
"Прошедшие годы, пожалуй, отрезвили нас. Вместе с тем они показали нам и то, что с человеческим в человеке нельзя не считаться, они научили нас тому, что все зависит от человека. В памяти о концлагере сохранился человек. Я хочу упомянуть лишь одного из начальников того лагеря, в который я попал под конец и из которого был освобожден. Он был эсэсовцем. Когда лагерь был освобожден, стало известным то, о чем раньше знал лишь лагерный врач, сам из заключенных: этот человек из лагерного начальства выкладывал из своего кармана немалые деньги, чтобы доставать из аптеки в ближайшем населенном пункте медикаменты для заключенных! Староста же того же лагеря, сам тоже заключенный, был строже, чем все охранники-эсэсовцы, вместе взятые; он бил заключенных когда, где и как только мог, в то время как, например, начальник, про которого я говорил, насколько мне известно, ни разу не поднял руку на кого-нибудь из "своих" заключенных.
В этом проявился человек. Человек сохранился. В огне страданий, в котором он плавился, обнажилась его суть.
Если мы спросим себя о самом главном опыте, который дали нам концентрационные лагеря, эта жизнь в бездне, то из всего пережитого нами можно выделить такую квинтэссенцию: мы узнали человека, как, может быть, не знало его ни одно из предшествующих поколений. Что же такое человек? Это существо, постоянно принимающее решение, что оно такое. Это существо, которое изобрело газовые камеры, но это и существо, которое шло в эти газовые камеры с гордо поднятой головой и с молитвой на устах"...
Источник: Сергей МАЛЬЦЕВ
