Журналист поднимался по ступенькам, ведущим в квартиру братьев Приваловых. Услышав непонятный шум, он остановился и встревожено прислушался, пытаясь определить, где находится источник странных звуков. Подняв голову, он увидел, как прямо с потолка, сползая по стене вниз, словно титры в кино, перемещаются разноцветные буквы и цифры. Необычная картина сопровождалась отдалённым шумом, похожим на водопад. «Ничего удивительного, обычная утечка информации, – успокоил сам себя Журналист. – Наверное у Приваловых библиотеку прорвало». Но смутная тревога, не покидавшая его, заставила оглянуться и он с ужасом обнаружил, как с нижних этажей поднимается вода, прямо на глазах поглощая ступеньку за ступенькой. Изо всех квартир выскакивали какие-то люди и толпились на лестничных площадках, не соображая, куда бежать. Они суетились, размахивали руками и шумели, пытаясь перекричать друг друга. Среди толпы жильцов Журналист неожиданно заметил своего главного редактора. Он тоже увидел Журналиста и обрадованно замахал руками. В одной из них он держал телефонную трубку с оторванным проводом и, прикладывая её к уху, время от времени кому-то что-то оживлённо рассказывал.
– Что происходит, Никита? – взволнованно спросил шеф, протиснувшись к Журналисту.
– Как что? – удивился Журналист, – Круговорот информации в природе. Неужели вы не слышали о Законе Времени – чем быстрее оно течёт, тем чаще всё меняется… или наоборот? Неважно. Нужно спешить. Просочившиеся сверху знания быстро размоют фундамент и дом сейчас рухнет!
– Так, ясно, погоди, – сказал главред, и отвернулся, приложив трубку к уху. После короткого разговора с кем-то неизвестным, он повернулся и как-то пристально посмотрел на Журналиста. Журналисту от этого взгляда вдруг стало как-то не по себе.
– Товарищи, внимание! – громким голосом сказал он и Журналист напрягся еще больше. – Товарищи! По распоряжению Партии и правительства сообщаю, что на одной из гидроэлектростанций произошла авария, прорвало защитную дамбу. Без паники, товарищи, ситуация под контролем. Сейчас все быстро и организованно перемещаемся за мной на крышу, там уже должен быть оборудован выход на посадку. За нами послали спасательный самолёт, товарищи! Вперёд, друзья, на крышу!
Его правая рука с трубкой взметнулась вверх и Журналист с удивлением заметил, что провод от трубки, охватив запястье петлёй, тянется высоко в темноту межлестничного пространства, превращаясь в едва заметную тонкую нить. Рука странным образом дёрнулась и шеф, перепрыгивая через две ступеньки, припустил по лестнице. Люди, расталкивая друг друга локтями, бросились за ним и Журналист, увлекаемый человеческим живым потоком, моментально оказался на площадке рядом с приваловской квартирой. Судорожно вцепившись в дверной косяк, он второй рукой дотянулся до звонка и нажал на кнопку.
Когда, вместо одного из братьев Приваловых, дверь открыл Зорин Зоманович Вигазов, их старый школьный учитель, Журналист ничуть не удивился. «Наверное Сашка с Полуэктом позвали бывшего военрука на подмогу» – почему-то решил Журналист. Старенький учитель был в армейской фуражке с красной звездой и в праздничном военном мундире со сверкающими орденами. Стоя по щиколотку в воде, он приветливо улыбнулся и протянул Журналисту руку. Он машинально пожал холодную мокрую руку и ввалился в прихожую.
– Что тут случилось? – Журналист забыл настоящие имя и отчество учителя чувствовал себя неловко.
– Там... это… зеркало треснуло, Никита... – Глаза военрука светились умным и добрым блеском, но он глядел не на Журналиста, а в сторону отворенной двери, через его голову. – А там что за паника?
Журналист неопределённо пожал плечами и плотно закрыл дверь. Шум стих.
– Мне нужно в читальню, – сказал Журналист и старый учитель посторонился.
– Можешь не разуваться, Никита, – то ли пошутил, то ли серьёзно сказал военрук.
Журналист, подтянув безнадежно мокрые брюки и высоко поднимая ноги, прошлёпал по коридору в сторону читальни.
В знакомой комнате его глазам открылась удивительная картина: в зеркале, висевшем на стене, как в окне, была видна бесконечная синева моря, сливавшаяся на горизонте с голубизной неба, слегка разбавленной белыми дымчатыми облаками. Прекрасный пейзаж портила большая круглая дыра с радиальными трещинами в центре зеркала. Через неё прямо в комнату фонтанировала вода. Поток воды то ослабевал, то усиливался, обдавая Журналиста множеством солёных брызг. Присмотревшись внимательно, он заметил, что это были не обычные брызги, а разнообразные символы: буквы, значки, цифры, ноты и всяческие иероглифы. Перемешиваясь в бурлящем водовороте, они складывались в слова, обрывки фраз и предложений и вытекали из комнаты наружу. Журналист наклонился, зачерпнул воду ладонью и поднес её поближе к лицу, пытаясь понять смысл написанного, но строчки расползались в разные стороны, кривыми струйками утекая сквозь плотно сжатые пальцы наружу. Тогда он пригнулся и попытался прочитать текст прямо в воде, но и этого ему не удалось сделать – слова были написаны на разных языках и пересекались, наползая друг на друга таким образом, что понять их смысл было практически невозможно.
«Так, прежде всего нужно как-то прекратить утечку информации», – решил Журналист. Он подошел к зеркалу поближе и стал внимательно рассматривать пробоину в стекле. «Похоже, кто-то швырнул булыжником», – подумал он.
Метрах в десяти от отверстия плавало какое-то бревно. На нём сидела морская чайка и пристально смотрела на Журналиста правым глазом. Присмотревшись повнимательней он понял, что это не обычное бревно, а сломанный дорожный указатель с двумя разнонаправленными стрелками. На одной из них было написано «Memphis», а на другой «Курск». Третья стрелка плавала чуть дальше и разобрать надпись было сложно.
Оторвавшись от зеркала, Журналист подошёл к письменному столу, на котором стоял «гетеродин Амперяна». Спиралевидная пружина внутри прибора пульсировала, то сжимаясь, то растягиваясь, приводя в движение замысловатый механизм похожий на раскачивающийся маятник метронома. Журналист попытался найти соответствие между колебаниями пружины и приливами воды. Вдруг кто-то осторожно тронул его за плечо.
– Никита, ты молиться умеешь? – неожиданный вопрос военрука, оказавшегося за спиной Журналиста, заставил его вздрогнуть.
– Н-н-нет, – испуганно ответил Журналист. – Но я выучу, Зорин Зома… ой, извините, Николай Трофимович.
Забытые имя и отчество школьного преподавателя, как и трепет за невыученный урок, сами всплыли из его подсознания.
– Выучи, Никита, обязательно выучи, и за ребят помолись, – тихо сказал учитель. – Сашка рассказывал, что вовремя произнесённая молитва может перепрограммировать матрицу.
– Что-то случилось с Приваловыми? – дрогнувшим голосом спросил Журналист.
– Да с ними всё в порядке, а вот подводников жалко, – кивнув в сторону зеркала, так же тихо произнёс военрук.
«Совсем дедушка Коля того… Война давно закончилась, а он всё на своей подводной лодке плавает. Но хоть одну молитву на всякий случай выучить нужно», – подумал Журналист.
Снова заглянув в зеркало, он увидел, что чайка исчезла, а вместо неё на плавающем столбе сидит ворона и точно так же правым глазом, не мигая, смотрит на Журналиста. Третий указатель прибило к отверстию, и Журналист осторожно, чтобы не поцарапать руку об острые края разбитого стекла, затащил его в комнату. На мокрой деревянной дощечке было то ли выжжено, то ли красиво вырезано слово «Китеж».
«Так…Не отвлекаемся. Нужно как-то перекрыть течь из зеркала и выучить молитву. Молитву можно поискать… в молитвенном справочнике! Нужно найти какой-то церковный справочник или молитвенник или... книгу-перевёртыш, как я мог про неё забыть?! У Приваловых вся квартира состоит из волшебных вещей, нужно только знать, как ими пользоваться».
Он принялся искать глазами книгу-перевёртыш, но вспомнил, что нужно сначала чем-то заткнуть отверстие. «А что, если перевернуть зеркало?!»
Пришедшая в голову мысль показалась Журналисту гениальной, и он, не долго думая, приподнял дубовую раму старого зеркала. Зеркало оказалось на удивление лёгким и так же легко перевернулось вокруг своей оси против часовой стрелке. Морской пейзаж исчез вместе с пробитым отверстием и в зеркале открылась картина сказочной лесной поляны.
Высокие мачтовые сосны поднимались в небо и раскачивались вверху, цепляя друг друга мохнатыми ветками. На берегу небольшого ручья стоял олень и пил из него чистую прозрачную воду. Хотя никакого отверстия в зеркале не было, все звуки леса были отчётливо слышны: и пение птиц, и шелест листьев, и журчание воды. Журналист даже прикоснулся рукой к холодному зеркальному стеклу чтобы проверить его наличие. Стекло было на месте. Он громко кашлянул, ожидая увидеть реакцию оленя, но тот продолжал, как ни в чём ни бывало, пить воду. «Он меня не замечает и не слышит. Значит звуки и изображение внутрь зеркала не проникают, а поступают только оттуда». Вдруг олень перестал пить и повёл ушами, прислушиваясь. Журналист тоже прислушался и услышал музыку, доносящуюся из леса. Кто-то пел и играл на гитаре, приближаясь всё ближе и ближе. Олень встрепенулся и моментально исчез в глубокой чаще.
Из леса показался какой-то человек с гитарой, медленно бредущий по извилистой тропинке. Журналисту сразу вспомнился Трубадур из известного мультика. Но, вместо песенки влюблённого бременского музыканта про прекрасную принцессу, «Трубадур» запел популярную песню Пахмутовой и Добронравова.
«Заповедный напев заповедная даль
Свет хрустальной зари свет над миром встающий...»
Следом за первым, догоняя его, появился второй гитарист и приятным голосом подхватил:
«Мне понятна твоя вековая печаль
Беловежская пуща Беловежская пуща...»
Музыканты приближались и Журналист начал различать черты лица поющих. Один из них был удивительно похож на Психолога, а другой – на Программиста. Если бы не короткая борода, похожая на недельную щетину, первого и длинные до плеч волосы второго, то Журналист нисколько бы не сомневался, что это именно они и есть.
Внезапно завопила милицейская сирена, в лесу потемнело и где-то за деревьями замигали синие огни проблесковых маячков. «Граждане музыканты, примите вправо и остановитесь! Повторяю, граждане музыканты, примите вправо и остановитесь!». Строгий голос из милицейских динамиков заставил гитаристов остановиться на невысоком пригорке. Они растерянно оглядывались вокруг в поисках говорящего. Из-за деревьев и кустов, росших под пригорком, стали выскакивать люди в камуфлированной одежде и касках. Щёлкая затворами автоматов они окружили музыкантов и те испуганно подняли руки.
В тот же момент свернула молния, ударил гром и с неба полились потоки воды. Вода за считанные секунды наполнила лесной ручей и он превратился в бурлящую реку, которая стала быстро заполнять поляну. Образовался водоворот, который волной захлестывал спецназовцев, цепляющихся руками за кусты и корни деревьев, унося их прочь с лесной поляны.
Из дубовой рамы стала просачиваться вода и Журналист, уже имеющий опыт в ликвидации «зазеркальной течи», приподнял её за край и снова повернул зеркало по часовой стрелке.
Теперь за стеклом появилось бескрайнее пшеничное поле. Журналист, отступив от зеркала, зачаровано смотрел на голубое небо и золотое поле и ему внезапно захотелось побежать по этому полю, и с разбегу упасть на землю, подминая собой мягкую золотистую пшеницу, а потом, сложив руки под голову, просто лежать с глупой улыбкой на лице, глядя в бесконечное безоблачное небо. Когда-то в детстве он с родителями на отцовской «Волге» путешествовал по югу Украины. Тогда бескрайние степи Херсонщины и Запорожья у него вызывали смертельную тоску, ему всё время было жарко и хотелось холодной копеечной газировки из автомата, но он вынужден был трястись по пыльным просёлочным дорогам и терпеть, терпеть, терпеть…
В горле было сухо и мысль о холодной газировке теперь не покидала его голову. Но Журналисту сейчас захотелось не обычной газировки без сиропа, а оранжевой апельсиновой «Фанты», которую он впервые пробовал на московской Олимпиаде. Он настолько явственно ощутил её вкус во рту, что в ушах зазвучала песенка про оранжевое лето и картина в зеркале стала на глазах менять свой цвет, превращаясь с жёлто-голубой в жёлто-оранжевую. У Журналиста создавалось впечатление, что от раскалённого солнца стало загораться небо. Оно становилось жарко-оранжевым и от зеркала действительно пахнуло горячим воздухом. Солнце стало похожим на пылающий шар и, оторвавшийся от него, яркий огненный протуберанец поджёг роскошную пшеничную ниву. Поле разгоралось так стремительно, что зеркало становилось похожим на настенный камин с полыхающими внутри дровами. В комнате стоял сухой треск и Журналист испугался, что огонь расплавит зеркальное стекло, к которому уже и так невозможно было подойти, и прорвётся наружу, но вдруг оранжевое небо стало быстро наливаться свинцовой тяжестью. Как и в предыдущей картине, загремел гром и хлынул ливень. Не дожидаясь, пока цветная дождевая вода потечёт из-под рамы, Журналист, проверив на ощупь разогревшуюся, но успевшую остыть дубовую раму, и резким движением повернул её против часовой стрелки. Зеркало сразу же сделалось чёрным и матовым и через несколько секунд стало отражать.
«Ну и ну! – вздохнул с облегчением Журналист, глядя на своё отражение. – Но самая главная проблема решена – течь прекратилась. Теперь… Теперь нужно искать справочник с молитвами».
Он снова стал шарить глазами в поисках книги-перевёртыша, которая обычно лежала на видном месте. Но её нигде видно не было. Тогда он стал перебирать книжки, стоящие большом шкафу. На верхних полках никакой религиозной литературы не нашлось, и Журналист, присев на корточки, стал просматривать нижние полки. Толстая книга в старинном кожаном переплёте с золотым крестом на обложке, оказалась в самом низу. «Толковая Библия Лопухина», – вслух прочитал Журналист название книги и собрался её открыть, но так и замер, сидя на корточках, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд.
– Ви для начала Коран почитайте, товарищ Никитос. Ищите Коран, но непременно в переводе Крачковского – чей-то незнакомый голос с кавказским акцентом заставил его быстро встать и распрямиться. От резкого движения голова Журналиста закружилась и он покачнулся. Прислонившись спиной к стене, он схватился ладонью за лоб, пытаясь привести давление в порядок. Повернув голову к открытой двери, он увидел там Сталина.
Генералиссимус стоял в дверном проёме, заложив руку за борт френча. Вторую руку он держал за спиной.«Кто-то из ребят вызвал дух Сталина, – решил Журналист. – Точно, они вчера упоминали КОБу, его первый революционный псевдоним. А может это не дух, а настоящий Сталин? Может он проник сюда из Зазеркалья?»
Сталин смотрел на Журналиста, прищурившись и медленно опускал правую руку из-за спины. «У него там пистолет», – мелькнула испуганная мысль, но в руке у Генералиссимуса оказался его знаменитая курительная трубка. Он несколько раз пыхнул трубкой, втянул глубоко в лёгкие воздух и выпустил его наружу, окутав всю комнату густым ароматным дымом.
В левой руке Сталина появился большой блестящий металлический ключ с золотистым отливом. Он протянул его Журналисту со словами: «Возьмите, товарищ Никитос. Это ключ от сундука, в котором Глобальный Предиктор спрятал яйцо с иглой. Надеюсь, ви меня понимаете, товарищ Никитос?» – строго спросил Сталин. Журналист испугано кивнул и взял протянутый ключ. «Какой сундук? Какое яйцо?» – мелькнуло у него в голове, но он не решился переспрашивать. Сталин неожиданно подмигнул одним глазом, хитро улыбнулся в усы и, щёлкнув пальцами, превратился в Корнеева. «Бить по яйцу нужно аккуратно, но сильно», – голосом Анатолия Папанова сказал Корнеев и, захохотав демоническим смехом, медленно исчез в дымном тумане. Журналист тут же вспомнил, как Психолог цитировал Шарля де Голля: «Сталин не ушел в прошлое, а растворился в будущем».
От сладкого с вишнёвым привкусом дыма у Журналиста всё поплыло перед глазами и комната стала менять свои очертания. Исчезли книжные шкафы и полки, исчезло зеркало, а сам Журналист оказался в противоположном углу, стоящим по щиколотку в воде, которая никуда не делась. Вместо золотого ключа он сжимал ручку старенького урчащего холодильника. От волнения у него моментально пересохло во рту и ему снова захотелось пить. Вспомнив, что когда-то давно в холодильнике он видел пиво, Журналист дёрнул ручку на себя. Пива в холодильнике не оказалось, но зато с верхней полки выкатился огромный серый булыжник и свалился прямо в воду, больно задев журналистское колено. Колено прямо на глазах стало пухнуть и Журналист, не на шутку испугался, решив, что у него треснула коленная чашечки и суставная жидкость может вылиться наружу. Заметив на нижней полке холодильника бутыль с надписью «Вода живая. Эффективность 52%» и вторую, поменьше, с буквой «М», написанной химическим карандашом на куске медицинского пластыря, он решил срочно обработать больное колено чудодейственной жидкостью. «Чашечка по идее должна склеиться – мелькнула у него мысль. – Только которой водой сначала обрабатывать: живой или мёртвой? Или её нужно выпить?». Решив, что, выпив воды, можно не только исцелить коленную чашечку, но и утолить жажду, он взял бутыль трясущимися руками и стал жадно пить прямо из горлышка. С каждым глотком боль становилась всё меньше и меньше, а тело наполнялось необыкновенной лёгкостью. Сделав очередной глоток, Журналист отпустил бутыль и тут же, словно воздушный шарик, начал подниматься вверх. Он даже не успел сообразить, что происходит, как оказался этажом выше, легко проникнув сквозь потолок. Ему было так легко, что он поначалу не понял, что его ничто не может удержать, даже потолок. Он поднимался всё выше и выше и скоро оказался на чердаке.
На чердаке приваловского дома было настоящее столпотворение. Люди стояли в длинной извивающейся очереди, которая заканчивалась у выхода на крышу самолётным трапом. Сама крыша напоминала съёмочную площадку. Вокруг ярких прожекторов бегали какие-то люди с листами бумаг, корреспонденты с микрофонами, ярко накрашенные барышни в облекающих коротких платьях и рабочие в синих комбинезонах. На небольшой деревянной эстраде оркестр играл попурри на тему известных маршей. С детства знакомые мелодии «Прощание Славянки» и «Марш Авиаторов» перекликались с «Глори, Глори, Алилуйя» и «Звезды И Полосы Навсегда», как в новомодных часах Монтана, привезённых Журналисту его приятелем из Гонконга.
Несколько абсолютно голых стюардесс в синих аэрофлотовских шапочках, приветливо улыбаясь, проверяли посадочные талоны и провожали людей в салон огромного сверкающего праздничными огнями корабля-самолёта, зависшего над крышей. Его корпус был заклеен яркими плакатами, цветными журнальными вырезками и ГДРовскими переводными картинками с изображением относительно красивых девушек, и скорее походил на гигантский чемодан «дембеля», чем на серьёзный летательный аппарат.
За ним, на самом краю крыши покачивался на ветру, прикреплённый к горе разноцветных воздушных шариков, олимпийский Мишка, символ олимпиады, прошедшей в Москве. «Неужели Мишка тогда не улетел? А может это запасной?» – удивлённо подумал Журналист. Он был привязал к поручню ограждения толстым канатом и висел над крышей, словно огромный дирижабль, правда по сравнению с колоссальными размерами лайнера он выглядел, как детская игрушка.
Журналист, медленно поднимаясь над крышей, сравнил себя с надутым Мишкой и пришёл к выводу, что самостоятельно летать куда интересней, чем вот так болтаться на привязи. «Интересно, а я похож со стороны на этого медвежонка? – размышлял он.
И тут он снова увидел своего шефа, стоящего на высокой красной трибуне. Тот что-то вещал восторженно аплодирующей толпе, время от времени подглядывая в бумажку, которую держал в левой руке. Правой рукой он оживлённо жестикулировал, периодически выбрасывая сжатый кулак вверх. Нити, привязанной к кисти заметно не было, но рука всё равно дёргалась как-то странно и неестественно. «Бесструктурное управление, – догадался Журналист – он управляет толпой, а ним манипулирует свыше либо напрямую, либо через посредников, невидимый Некто. Псих и Саня говорили, что такие пламенные ораторы зачастую одержимы какой-то идеей, подброшенной в их сознание кем-то из представителей мировой надгосударственной паразитирующей элиты, которую они называют Глобальным Предиктором. Они могут рассказывать доверчивым гражданам сказки о прекрасном светлом будущем, и призывать их на борьбу за всё хорошее против всего плохого, натравливая их друг на друга и сталкивая в бесконечных междоусобных войнах, и извлекать, извлекать, извлекать из этого выгоду при любом исходе сражения. Большинство людей манипулируемы, но они даже не подозревают об этом, чувствуя себя свободными и независимыми. А на самом деле они бездумно выполняют работу: кто – за деньги, а кто-то в погоне за новой должностью, кто-то за идею, а кто-то просто так, по привычке, как робот. Зато я – действительно свободен! Лечу, куда хочу! Только чего я хочу и куда это я, собственно, лечу?»
Потоки холодного воздуха уносили его всё дальше и дальше от приваловского дома. Он парил над серым Ленинградом, кружась в круговороте осенних ветров, почему-то не ощущая никакого холода, и видел как скрывается в облачной дымке Нева, превращаясь в узкую извилистую ленту, соединяющую Ладогу с Финским заливом.
В белых ватных облаках было очень влажно и он, надеясь таким образом утолить не прекращающуюся жажду, ловил широко открытым ртом густые туманные ошмётки, но все его попытки были тщетными – пить всё равно хотелось. Тучи скоро кончились и показалось голубое небо и яркое солнце.
«Что же это такое, нужно срочно принимать меры иначе я улечу к чёрту в Космос… или к Богу?» Журналист решил, что достаточно ему помахать руками, как птица крыльями, и он полетит, но к своему удивлению рук он не увидел. Вернее, он чувствовал, что у него есть и ноги и руки, мог ими управлять, но... он их не видел. Журналист начал было немного волноваться, но в какой-то момент ему показалось, что он всё-таки летит, и он замахал виртуальными рукам ещё быстрее. Однако, спустя какое-то время он понял, что не может определить наверняка, изменяется его местоположение в пространстве или нет – не за что было зацепиться взглядом.
И вдруг из белоснежных облаков стала появляется гроздь разноцветных воздушных шариков. Они словно вытаивали из облачных сугробов и медленно всплывали прямо перед Журналистом метрах в двухстах. Он сразу сообразил, что это те самые шарики с олимпийским Мишкой, недавно наблюдаемые им на крыше и, обрадовавшись, полетел им навстречу. То ли он слишком быстро летел по направлению к ним, то ли самих шариков было намного больше, чем ему показалось вначале, а может их просто сносило в его сторону встречным потоком ветра, но вскоре разноцветное надувное облако закрыло весь горизонт и солнце. И тут Журналист увидел что он несется навстречу громадному, как дом, олимпийскому медведю, который ласково улыбается, приветливо машет лапками и выглядит довольно привлекательно. Но весь его нарядный и праздничный вид портило большое тёмно-коричневое пятно на голове. Это пятно почему-то очень встревожило Журналиста. «Нет, это не наш Мишка, бракованный какой-то», – испуганно подумал Журналист и стал судорожно махать руками в обратную сторону, но был поздно. Столкновение было неизбежно, и Журналист, смирившись с этим, крепко зажмурился. Однако, вопреки всем ожиданиям, он во-первых, продолжал видеть неотвратимо приближающуюся громадину, а во-вторых, он не ударился в тугой живот надувного медведя, как ожидалось, а беспрепятственно проник внутрь.
«Не могу управлять собой, не чувствую боли, не ощущаю холода. Но кое-какие органы чувств ещё работают: я вижу, слышу и… думаю. Я существую или… или я... неужели меня обманули, я выпил не той воды воды и… умер?» – с ужасом подумал Журналист и проснулся.
«Так. Это дело пора прекращать, – размышлял он, глядя в потолок своей холостяцкой квартиры и тщетно пытаясь языком собрать хоть каплю влаги с шершавого и сухого, как промокашка, нёба. – Лучше вообще не пить, как советует Псих, чем мучиться в догадках о том, какая из многочисленных рюмок вчера была лишней. Где же я, свинюка, вчера опять нажрался?».
Голова болела, сердце колотилось так, что казалось, что в грудной клетке кто-то сидит взаперти и пытается достучаться, чтобы его выпустили наружу. Несколько минут он пытался определить, где был сон, а где началась реальность. Он попытался разложить по хронологическим полочкам собственной памяти всё, что произошло вчерашним вечером.
Несмотря на траур, объявленный в стране после смерти Брежнева, Журналисту всё-таки удалось найти подходящую компанию и весь субботний вечер провести в приятном кругу друзей-журналистов и весёлых, не очень строгих в нравственном отношении, девиц. К одной из них он напросился в гости и без особого труда уговорил её рассказать ему сказку перед сном. Сказка, вперемешку с шампанским, затянулась за полночь и Журналист попал домой ближе к утру. «Как там Привалов говорил про «автопилот»: кто-то должен нажать кнопку? Интересно, кто её нажал вчера, вернее, уже сегодня?» – пытался проанализировать свой «ночной полёт» по Ленинградским улицам Журналист.
Телефонный звонок заставил его сползти с дивана, куда он рухнул, не раздеваясь. Звонил Психолог, чтобы напомнить, что они вчера вместе планировали во второй половине дня поехать к Приваловым. Слушая спокойный до занудства голос Психолога, Журналист курил и пытался сообразить, о каких планах говорит Психолог. Ему сейчас хотелось двух вещей: выпить холодного пива и чтобы его оставили в покое. Но он всё-таки вспомнил, что Программист с Корнеевым хотели сегодня продемонстрировать что-то необычное и, собрав всю свою волю в кулак, поклялся через двадцать, ну, хорошо, десять минут, быть внизу у подъезда. Психолог, с первых же слов определивший его состояние как «похмельный синдром», попросил не расслабляться и пообещал вылечить его каким-то своим «психо-физическим» способом.
Не слишком доверяя лечебным методам своего приятеля, ведущего здоровый образ жизни, и отчаявшись найти дома хоть каплю спиртного, Журналист проглотил таблетку от головной боли, запив её холодной водой прямо из-под крана. Немного взбодрившись, он привел в относительный порядок свою изрядно примятую наружность и спустился вниз. Всё это время он пытался вспомнить имя своей очередной «сказочницы», но резонно рассудив, что места в мозгу и так не хватает, решил, что захламлять сознание избыточной информацией не стоит.
Психолог подъехал с небольшим опозданием, и ему довелось выслушать, что из-за таких как он, люди умирают в самом расцвете сил и что «такая скорая помощь нам не нужна». Наотрез отказавшись от предложения «ударить спортивной пробежкой по похмелью и разгильдяйству» устроив гоночные соревнования с его машиной, Журналист свалился в пассажирское кресло. Салон недавно купленного автомобиля тут же наполнился похмельным букетом ароматов спиртного, табака, мятной зубной пасты и дорогого мужского парфума. Теперь уже ему пришлось выслушивать кучу колкостей и язвительных насмешек со стороны непьющего товарища, равнодушно заметив, что «психами не рождаются, но психами становятся» и всю дорогу молча сопел, уткнувшись носом в запотевающее стекло, просто чтобы лишний раз не открывать рот.
С трудом поднимаясь по знакомым ступенькам, и вспоминая недавний сон, Журналист был мысленно готов к тому, что в квартире Привалова его ожидает что-то из ряда вон выходящее, и был даже немного удивлён, когда дверь приятелям открыл вовсе не Сталин, а Студент.
– Малыш, у вас пиво в холодильнике есть? Нет? Ну я так не играю.
– Что, Карлсон, опять всю ночь по чужим крышам летал? – появившийся в прихожей Программист даже не подозревал как он близок к истине.
– Пива нет, но могу предложить холодной водички, – участливо отреагировал понятливый Студент.
– Мёртвой, или живой? – вяло поинтересовался Журналист.
– Минеральной. В холодильнике есть «Боржоми».
– Ему поздно пить «Боржоми» – печень уже не восстановить. Я уж молчу про функционал головного мозга, – не удержался Психолог.
– Я не пойму, ты псих или нарколог? Если псих, то и веди себя… по-человечески. Где твой человеческий тип строя психики? – раздражённо спросил Журналист.
– Пить надо меньше, – Программист на глаз определил процентное соотношение спирта в крови приятеля.
– И этот туда же, – лениво отмахнулся Журналист. – Не учите меня жить. Прошу заметить: материальной помощи ни у кого не прошу. Кстати, Привалов, у тебя есть Коран в переводе этого… как его… Крачковского? – спросил он, осушив стакан с минералкой, заботливо принесённый Студентом.
– По-моему, есть, – не скрывая удивления ответил Программист. – Во всяком случае в перевёртыше можешь почитать. А чего это ты Кораном заинтересовался, решил, что ты таки мусульманин?
– Руки у него дрожат совсем не по-мусульмански, – заметил наблюдательный Психолог. – С кем ты так наквасился?
– Работа у меня такая… нервная. Решали производственные, так сказать, вопросы с коллегами, – неопределённо ответил Журналист. – Поспорил с одной… с Шахрезадой Степановной, нашим востоковедом, по поводу точности её перевода третьего аята шестьдесят девятой суры.
– Судя по всему – проспорил, – съехидничал Психолог. – Потому что перевод этого аята звучит примерно так: «алкогольный тремор наступает в результате абстинентного синдрома и алкогольной интоксикации и является первым признаком хронического алкоголизма».
– Псих, ты хочешь чтобы я с закрытыми глазами коснулся кончика твоего носа? Дождёшься, – огрызнулся Журналист. – Руки у нас длинные, а движения резкие.
Журналист схватил с телефонной полки резиновый мячик и, швырнул им в Психолога. Тот среагировал, поймав мячик на лету, и победоносно улыбнулся.
– Выстрел теперь за мной, – предупредил он, подбрасывая в руках упругий мячик.
Журналист хмыкнул и пожал плечами. Осторожно, чтобы не снести ничего в коридоре, он проследовал в читальню и поздоровался за руку с Корнеевым, что-то паявшим за письменным столом накрытым газетами. Посреди стола вертикально стоял серый булыжник, похожий на «чипстоун». По всем законам физики он должен был лежать на боку, но он стоял строго вертикально. Зеркало висело на своём обычном месте в целости и сохранности – ни пробоины, ни морского пейзажа заметно не было. Сфокусировавшись на отражении в зеркале, Журналист узнал себя почти сразу.
– А что это у вас за каменная эрекция? – поинтересовался Журналист, разглядев в стоящем вертикально булыжнике фаллический символизм.
Психолог молча улыбнулся в усы, а Корнеев ответил:
– Кивринский гироскоп испытываем.
Теперь улыбнулся Программист, мысленно представив борьбу интеллекта с похмельным синдромом, происходящую в голове у Журналиста, который тщетно пытался вспомнить, что такое гироскоп.
– Это никак не связано с подводными лодками? – покопавшись в своём подсознании изрёк Журналист.
– А при чём тут подводная лодка? – удивился Программист, пытаясь понять логику рассуждений приятеля.
– Ну как при чём? Лодка подводная, значит на ней гидроскоп. Гидро – это вода по-гречески, неужели не знаете?
– Ник, а может ты с перископом спутал? – предположил умный Студент.
Журналист, не замечая сторонних улыбок, налил в стакан ещё минералки и глубокомысленно уставился на замысловатую конструкцию состоящую из гетеродина Амперяна, осциллографа и полуразобранного переносного телевизора «Шилялис», над которым с паяльником возился Корнеев.
– Воплощаем приваловскую идею, – пояснил Корнеев, заметив заинтересованность Журналиста, – пытаемся вытащить из Зазеркалья электромагнитные волны телевизионной частоты. Заглянуть, так сказать, в телеэфир грядущего тысячелетия. По мнению Полуэкта метровый волновой диапазон в будущем не должен слишком измениться, вот мы и соединили два гетеродина: временной и частотный.
Такой ответ вызвал лишь болезненную гримасу непонимания на лице Журналиста.
– А на какой временно диапазон вы настраиваетесь? – полюбопытствовал Психолог.
– Вчера нам не удалось получить устойчивый сигнал даже в завтрашнем, в смысле, в сегодняшнем дне, пришлось кое-что перепаять, сейчас проверим, – сказал Студент.
– Полуэкт скромничает. Вчера вечером у нас с Михалычем действительно ничего не вышло и Полуэкт, вернувшись из театра, подкинул нам одну идею. А ночью его осенила новая идея и он предложил ещё более остроумное решение, которое должно синхронизировать картинку. В словах Программиста звучала плохо скрываемая гордость за младшего брата.
– Теоретически, – скромно добавил Студент.
«Ну вот, кому-то по ночам идеи в голову приходят, а кому-то всякое дерьмо лезет… Нет, пора завязывать со спиртосодержащими жидкостями», – подумал Журналист и снова отхлебнул минералки.
– Ну что, Кулибин, тащи «чипстоун», будем телесерфить по Зазеркалью, – сказал Программист и Студент полез в холодильник за камнем.
– Осторожно, не урони, – предупредил Журналист, на всякий случай поискав глазами в холодильнике пиво. – Как ты сказал, «телесерфить»?
– Это тоже Полуэкт придумал, – ответил Программист. – Телесерфинг – производная от слова «виндсерфинг».
– У Тухманова есть классный альбом «По волне моей памяти», вот я и подумал, что путешествие по телевизионным волнам – это тоже своеобразный серфинг, – пояснил Студент, перетаскивая тяжёлый гранитный булыжник из холодильника на тумбочку.
– А мы будем телесерфить не по прошлому, а по будущему. Гетеродин товарища Амперяна поможет нам управлять м-волнами, сканируя пространство и время. К сожалению, избирательность системы не слишком велика, но заглянуть в будущее на пару десятков лет, надеюсь, получится. А гетеродин «Шилялиса» будет прощупывать метровый диапазон электромагнитных волн, – добавил Корнеев.
– А гидроскоп зачем? – по-прежнему называя гироскоп гидроскопом, но вполне резонно спросил Журналист.
– Гироскоп нужен для устойчивости изображения на экране, такая технология, – в двух словах пояснил Корнеев. Он уже понял, что вдаваться в технические подробности в данном случае излишне.
– Однако, не стоит забывать, что чем дальше мы будем уходить от текущей реальности в будущее, тем шире окажется вероятностный разброс возможных событий. То есть, если у нас всё получится – мы сможем наблюдать не совсем будущее, но то, что может через некоторое время произойти с какой-то пока не совсем определённой долей вероятности, – уточнил Программист.
Корнеев утвердительно кивнул и, прошептав над камнем заклинание, щёлкнул пальцами.
Зеркало перестало отражать и по экрану пошла телевизионная рябь.
Журналист, вспомнив сон, быстро допил минералку прямо из горлышка, поперхнулся, закашлялся и на всякий случай отодвинулся со стулом вглубь комнаты. Он чувствовал себя он по-прежнему неважно, хотя старался держаться бодрячком.
– Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи, – хмыкнул он, откашлявшись. – Что было, что будет и чем сердце успокоится? Если честно, то мне всё это напоминает кружок в Доме пионеров. Полуэкту, кстати, по причине его юного возраста, просительно.
– Ник, боюсь, что человеку, не ни разу в жизни не собравшему своими руками детекторный приёмник, нас не понять, – ответил Программист.
Психолог засмеялся.
– Представил Никитоса с паяльником в трясущихся руках, – пояснил он своё зубоскальство. Журналист только болезненно скривился, но промолчал. Он знал, что Психолог прав, руки у него действительно стали заметно дрожать по похмельным утрам.
– А можно для начала посмотреть завтрашние новости? – попросил Психолог. – Всё-таки интересно, кого нам на место Брежнева поставят… или посадят, – уточнил он.
– Попробую, – сказал Корнеев. – Гетеродин, правда, немного грубоват, и напряжённость м-поля плавает, точность до одного дня уловить сложно, но я попробую. Ну, с богом. Вперёд в будущее!
Он начал двумя пальцами осторожно вращать хромированный регулятор тонкой настройки гетеродина.
На экране стало появляться какое-то изображение и все, затаив дыхание, замерли.
– Полуэкт, крути «Шилялис», – почему-то шёпотом сказал Корнеев.
Студент кивнул и стал вращать колёсико своего гетеродина. Изображение становилось чётче и сквозь телевизионный шум стали пробиваться звуки траурного марша.
От этих звуков у Журналиста на секунду потемнело в глазах, в ушах зазвенело и сердце снова ощутимо забилось чаще. Ему вдруг показалось, что он снова взлетел и видит себя со стороны. Вот он сидит на стуле в углу комнаты и смотрит огромный плоский телевизор, висящий на стене… Уффф. Отпустило.
На экране зеркала появилась знакомая картинка Мавзолея на Красной площади со стоящими на трибуне членами Политбюро и зазвучал торжественно-печальный голос диктора. В комнате все замерли.
– Вот вам, пожалуйста... похороны Брежнева, – сказал Программист, прерывая молчание. Он старался делать вид, что всё происходящее не является для него такой уж неожиданностью.
Камера показала крупным планом Андропова, который без запинки читал заготовленный текст, перечисляя все заслуги ушедшего лидера.
– Значит, всё-таки наш будущий генсек – это Юрий Владимирович Андропов... Нужно будет шефу звякнуть... если он никуда не отлучился, – размышляя вслух, сказал Журналист. Он решил заодно проверить, насколько его сон связан с реальностью. Если шефа дома нет – значит его срочно вызвали в Москву, и тогда кусок сновидения про самолёт становится более-менее понятным.
Программист вопросительно взглянул на приятеля.
– Интересно, как ты ему будешь объяснять, откуда у тебя такие сведения?
– Скажу – приснилось, – нарочито безразличным тоном ответил Журналист. – Шеф завтра подумает, что у меня проявились недюжинные экстрасенсорные способности.
Когда кумачёвого цвета гроб с телом покойного на длинных белых полотнищах стали опускать в яму, вырытую у кремлёвской стены, раздался оружейный залп. Журналист вздрогнул от неожиданности и ему показалось, что тяжёлый гроб упал, ударившись о дно ямы. Он посмотрел на друзей и, не заметив на их лицах ничего особенного, немного успокоился. Ни с с того ни с сего в памяти всплыли знаменитые пушкинские строки:
«Нет, весь я не умру — душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит...»
«Ведь совсем не обязательно, что сон снится к чему-то плохому, – успокаивал себя Журналист. – Я брошу курить, буду пить исключительно свежевыжатый морковный сок, бегать по утрам и восстановлю своё пошатнувшееся здоровье. Ничего, будем живы – не помрём». Он взбодрился и стал дальше наблюдать за происходящим на экране, но картинка внезапно исчезла.
– Я так и знал, – вздохнул Корнеев, тщетно пытаясь вернуть изображение на экран, – на коротких временных отрезках работает неустойчиво. Ну ничего, посмотрим, что будет дальше.
***
Продолжение медленно следует...
Источник: cont.ws
