На организованном Соединенными Штатами климатическом саммите председатель КНР Си Цзиньпин подтвердил приверженность его страны принципам международной экологической повестки. Подтвердив тем самым неизменность курса, заявленного им еще в сентябре 2020 года в видеообращении к Генеральной ассамблее ООН. Китай намерен преодолеть пик углеродных выбросов в 2030 году и достичь полной углеродной нейтральности до 2060.
Казалось бы, Пекин не может не понимать направленность активизации американских переживаний о «зеленой повестке» в качестве будущего инструмента США по управлению миром. Существует известный афоризм, что в любой игре выигрывает не тот, кто в нее лучше всех играет, победа в конечном итоге достается тому, кто устанавливает сами правила. Организовывая подобные саммиты, Вашингтон стремится к закреплению этого права за собой. С тем, чтобы, опираясь на него, устанавливать новый, удобный для себя механизм международного разделения труда, раз вернуть производство домой не выходит, позволяющий, вводить для других финансовые обременения в свою пользу.
Наглядным тому примером служит проект углеродного налога, предполагаемого к введению в Евросоюзе, на любой импорт товаров и услуг. Расчеты Boston Consulting Group показывают, что появление «пограничного углеродного сбора ЕС» для российского экспорта в Европу обернутся ежегодными потерями в объеме примерно от 3 до 4,8 млрд долларов в год. США нечто похожее планируют организовать для всего мира в целом, в том числе, для Китая.
На этом фоне кажется, что власти КНР должны. наоборот, подобной американской инициативе всячески противиться. Благо Китай на данный момент сосредоточил у себя от 54 до 62% (а по некоторым отраслям даже более 72%) всего мирового производства. Это дает ему достаточно оснований поставить перед Западом «вопрос ребром»: или берите по прежним правилам ВТО (которые подобные сборы считают предосудительным односторонним протекционизмом) или ходите голые и босые, потому что нужных вам товаров больше взять негде.
Тем не менее, глава Китая американскую «зеленую повестку» не просто поддерживает, но и декларирует нечто вроде повышенных обязательств. Почему?
Кажущийся парадокс разрешила крупнейшая мировая исследовательская и консалтинговая компания Wood Mackenzie, опубликовавшая отчет о планирующемся в Китае глобальном энергопереходе, в рамках которого заявленное достижение полной углеродной нейтральности является только побочным эффектом расходов в размере 6,4 трлн долларов.
Так что самым главным становится вопрос не сокращения углеродных выбросов в КНР, а стратегические планы страны по полному прекращению импорта любых энергоносителей, как таковых. Это особенно важно для дальнейшей экспортной стратегии России.
Следует отметить, что идея добиться полной энергетической автономности для китайских властей пустым капризом не является. В 1980 году совокупное потребление нефти в стране не превышало 2 млн баррелей в сутки. До 1992 года включительно Китай свои потребности в энергии полностью покрывал за счет собственных внутренних источников.
Но дальнейшее промышленное и социальное развитие привело к резкому росту спроса со стороны промышленности и частного потребления, из-за чего уже в 2007 КНР импортировал 4 млн баррелей нефти в сутки, в 2015 – 8 млн. барр., а в 2020 этот показатель, даже на фоне мирового экономического кризиса из-за эпидемии коронавируса достиг 10,8 млн баррелей ежедневно.
И это не предел. Согласно анонсированным КПК планам на 14-ю пятилетку, власти страны намерены переселить в города около 400 млн сельского населения, с соответствующим повышением материального уровня его жизни. По действующему в Китае социальному договору это означает кратное повышение спроса на бытовую технику, освещение, жилье и, минимум, по одному автомобилю на семью.
Сегодня там ежегодно продается 28 млн автомобилей. Для сравнения: в Германии этот показатель составляет 3,4 млн шт., в России – 1,8 млн, в Испании – 1,3 млн шт. К 2025 году объем их продаж в КНР вырастет минимум на четверть, а в 2030 внутренний китайский рынок их будет потреблять больше, чем во всем остальном развитом мире вместе взятом.
Если прибавить к этому неизбежный рост объемов перевозок другими видами транспорта, то легко увидеть, что уже через десятилетие Китай окажется вынужден импортировать до 20–21 млн баррелей нефти ежедневно, выплачивая зарубежным поставщикам примерно 345 млрд долларов в год.
Эта перспектива уже выглядит угрожающей, так как по итогам 2020 года, суммарный китайский экспорт достиг 2,49 трлн, а импорт – 2,05 трлн долл, образовав положительное сальдо внешнеторгового баланса в 450 млрд. Являясь крупнейшей фабрикой мира, китайская экономика, следовательно и внутреннее материальное благополучие КНР, оказывается в серьезной двухфакторной зависимости. Во-первых, от импортеров энергоносителей, во-вторых, от двух ключевых рынков сбыта: европейского и американского, оба из которых обозначают явную и жесткую тенденцию к закрытию для китайских товаров.
Экспортную зависимость Пекин намерен решить через формирование собственного обособленного экономического кластера на основе учрежденного в ноябре 2020 года Всеобъемлющего регионального экономического партнерства объединяющего страны АСЕАН (плюс Австралия и Новая Зеландия). ВРЭП охватывает 25,56 (из 81) трлн долл совокупного ВВП планеты и 82% мирового промышленного производства, опираясь на которые китайская экономика намерена к 2035 году сократить долю внешней торговли с США и ЕС с нынешних 34% до, максимум, 5–6%.
Это как бы хорошо, так как кардинально снижает риски для китайских предприятий от любых капиталистических кризисных явлений в Америке и Европе. Но это также и плохо, так как расходы на импорт энергоносителей больше не будут компенсироваться доходами от продажи китайских товаров и услуг вне ВРЭП.
Более того, по данным Главного таможенного управления КНР, в 2019 году импортом покрывалось 70% совокупного внутреннего потребления нефти, 46,4% - природного газа, и 45,8% - угля. Учитывая представленную выше динамику, импорт энергоносителей имеет все шансы превратиться в угрозу для национальной независимости Китая, устранить которую можно только через реализацию масштабной программы глобального энергоперехода с абсолютизацией опоры на внутренние ресурсы.
Достаточными собственными запасами углеводородов Китай не располагает. Даже если ему удастся успешно реализовать стратегию по закреплению за собой значительной части акватории Южно-Китайского моря, находящихся там разведанных нефтегазовых месторождений хватит от силы до 2050–2060 годов. Потом – все.
Уже сейчас хорошо осознавая такую углеводородную перспективу, власти страны разработали и приступили к реализации масштабной стратегической программы по уходу от ископаемых энергоносителей в сторону решительного расширения ядерной генерации, ВИЭ и водородной энергетики. Не потому, что «зеленая тема» сегодня стала чрезвычайно модной. И даже не под угрозой для китайского экспорта со стороны будущих углеродных налогов США и Европы.
Просто руководство Китая хорошо понимает, что нынешний мир глобальной экономики уже в ближайшей перспективе неизбежно распадется на закрытые кластеры, также стремящиеся к самодостаточности и решительно настроенные на использование всех доступных каналов для жесткого давления на конкурентов.
Именно отсюда вытекает долгосрочная стратегия по достижению полной энергонезависимости КНР к 2060 году. Нет, официально Пекин таких сроков еще не называет. Однако хорошо понятно, что решение столь масштабной задачи возможно только через тотальный перевод экономики, включая транспорт и отопление, полностью на электричество. Что, в свою очередь, и должно обеспечить Китаю декларируемую сегодня возможность выхода на полную углеродную нейтральность как раз к тому же временному рубежу.
К тому же достижение такой цели автоматически обеспечит и мощный рывок в технологиях: от решительного повышения КПД фотовольтики и ветряков, до экономически эффективного производства промышленных объемов водорода, топливных элементов на его основе и электромобилей, а также, в перспективе, всех других видов транспорта, включая авиацию. Тем самым обеспечивая Китаю надежное промышленное и научное лидерство на планете.
На этом фоне озвученная экспертами Wood Mackenzie цифра расходов в 6,4 трлн долларов за 30 лет выглядит вполне адекватным масштабом инвестиций в обеспечение стабильного геополитического и экономического будущего Китая. Скорее всего, она окажется даже раза в 2–3 больше, так как 200–300 млрд долларов ежегодных затрат на важнейшую стратегическую программу для экономики размером свыше 14 трлн долл (ВВП 2020 год) это более чем подъемные деньги.
Для России отсюда следуют два важных вывода.
Отечественная энергетика также требует кардинальной модернизации. Впрочем, если судить по содержанию президентского послания Федеральному собранию, в РФ работа в данном направлении тоже активизируется. Для этого мы имеем достаточную научно-техническую и инженерную базу, а также обширные запасы природного газа, на данный момент являющегося наиболее экономически эффективным сырьем для массового производства водорода.
Однако куда более важным тут оказывается другой аспект. В настоящее время в области водородной энергетики и разработке эффективных элементов аккумулирования электроэнергии, окончательных мировых лидеров еще нет. Что открывает для России обширные перспективы закрепиться в качестве таковых в новой формирующейся огромнейшей отрасли. Таким образом, неизбежность модернизации отечественной энергетики может и, безусловно, должна, послужить мощным толчком в технологическом развитии страны.
Отсюда становится ясна и массированная информационно-идеологическая кампания Запада по шельмованию России – необходимо любыми путями отвлечь руководство страны на решение задач противостояния, а не развития, а народ попытаться запутать ложными целями развития («власть продажна и ворует», «власть не видит, как развивать страну»), как это уже имело место быть в «перестройку».
Источник: russtrat.ru
