Глава Счетной Палаты Алексей Кудрин в интервью ТАСС и порталу «Будущее России. Национальные проекты» рассказал, какой темп роста экономики он ожидает в этом году, какие условия необходимы для успешной реализации национальных проектов, чего не хватает в нацпроекте «Образование» и какие изменения в пенсионной системе могут произойти в будущем.
— Алексей Леонидович, на деловом завтраке Сбербанка на ПМЭФ голосование бизнеса показало: бизнес не верит, что выполнение нацпроектов повлияет на достижение темпов экономического роста выше среднемировых. Однако, когда в вопрос добавили к нацпроектам и реформу госуправления, все участники мероприятия согласились, что ускорение роста возможно. С чем связана такая позиция бизнеса?
— Я бы строго разделил два эти вопроса. Изначально на завтраке голосовался вопрос „Повлияет ли выполнение нацпроектов на достижение среднемировых темпов экономического роста?”. Действительно, представители бизнеса признали, что выполнение нацпроектов не повлияет. Но нацпроекты и не созданы для этого.
У нацпроектов стоят другие цели, которые они должны достигнуть. Там нет показателя темпов экономического роста, хочу отметить. В нацпроектах на первом плане — задачи в области образования, здравоохранения, строительства, инфраструктуры, экологии, развитие малого и среднего бизнеса. Но там в основном нет темпов экономического роста.
И я тоже считаю, что исполнение нацпроектов не приведет к заметному повышению темпов экономического роста просто потому, что их основное направление — это улучшение благосостояния и качества жизни людей.
Там есть и такой нацпроект как производительность труда, это важный проект, нацеленный на проведение отдельных структурных мер, внедрение специальных программ на предприятиях. То есть этот проект помогает в повышении темпов роста экономики, но не решает эту задачу целиком. Нацпроект по поддержке малого и среднего бизнеса тоже должен способствовать росту экономики, но тоже только частично ориентирован на эту цель.
А вот такие меры как защита прав собственности, развитие финансовых институтов — они вне нацпроектов, но они нужны для стимулирования роста экономики. И я тоже в своих выступлениях об этом говорю.
В конечном голосовании был предложен другой вопрос: „Повлияют ли на рост экономики исполнение национальных проектов и реформа государственного управления, которая в нацпроектах пока не заложена?”. И общий ответ был такой: да, скорее всего, тогда все получится. Так что темпы экономического роста все-таки от несколько других факторов зависят, и их надо обсуждать.
— А низкие темпы роста экономики, которые мы сейчас наблюдаем, они препятствуют реализации нацпроектов?
— Да.
Если сам темп роста экономики будет низким, то, действительно, нацпроекты сильно пострадают.
Потому что, например, они связаны со строительством жилья на основе роста доходов населения и приобретения ипотеки. При низких темпах экономики и доходов снизятся и объемы ипотеки, а значит замедлится и строительство жилья. Следовательно, возникнут риски исполнения целевых показателей нацпроектов.
— Какой рост экономики необходим, для того чтобы нацпроекты успешно реализовывались?
— Я считаю, что около 3,5% в среднем было бы уже неплохо. Но в прошлом году у нас темп роста был 2,3%, в этом году темп роста, по официальным прогнозам, 1,3%, а по моим оценкам, он будет ниже 1%. Это означает, что уж точно мы не имеем стабильного темпа роста, и он будет оставаться несколько лет достаточно низким. В этом смысле и выполнения нацпроектов по некоторым показателям будет сложнее добиться.
— А в последующие годы, при сохранении текущей ситуации, вы тоже прогнозируете низкие темпы роста — ниже 1%?
— Да, я уже говорил, что того комплекса мер, который правительство предпринимает как в рамках нацпроектов, так и вне нацпроектов, пока недостаточно, чтобы в этой ситуации выйти на другой уровень темпов роста.
— Вы неоднократно говорили, что мониторинг национальных проектов — это одна из приоритетных задач Счетной палаты. Как сейчас выполняются национальные проекты?
— Они на начальной стадии, но уже они запущены, по ним началась работа. Какие-то стартовали в октябре прошлого года, какие-то с 1 января этого года. Прошло еще совсем немного времени.
Сейчас уточняются методы, методики оценки показателей.
Чуть ли не половина или даже больше показателей вообще требуют новых методик оценки, расчета, анализа, мониторинга статистики этих показателей.
Кроме того, ряд мер требуют постановлений правительства о порядке выдачи субсидий, подбора компаний, которые получат возможности осуществлять проекты.
Началась подготовка проектно-сметной документации по строительству больниц, школ, научно-технологических центров. На это уйдет почти год. Следовательно, пока в этом году большие расходы не начнутся. Поэтому я не думаю, что в течение года будет большое отставание по финансированию. Да, на первой стадии, в марте, были небольшие цифры по использованию денег, на 1 мая ситуация уже изменилась. Так, на 1 мая уже освоено 21% расходов от годового объема, и только по 16 из 75 федеральных проектов не начато финансирование. Более того, я считаю, что по освоению средств на строительство школ, дорог, больниц и в дальнейшем не будет серьезных проблем.
Но меня больше интересует качество изменений — качественное улучшение медицинских услуг, образования, науки, чтобы увеличивалось не только количество построенных объектов, но и шли реальные перемены в уровне жизни населения.
И вот это требует непрерывного экспертного и общественного обсуждения, это должна быть фокусировка на конечных результатах. Поэтому процент освоения средств — это второстепенно.
— Вы предлагали создать единый центр по контролю за реализацией нацпроектов. Как вы видите возможную реализацию этой идеи? Кому должен подчиняться этот центр.
— На мой взгляд, центров мониторинга нацпроектов может быть несколько. Это и Счетная палата, и общественные организации, и структуры внутри правительства.
Но вот центр управления должен быть один.
Сегодня у нас есть Совет при президенте РФ по стратегическому развитию и национальным проектам. В правительстве есть Президиум Совета, он заседает отдельно. Там есть свой проектный офис. Есть министерство финансов, которое по-своему видит распределение ресурсов. У меня сейчас есть ощущение, что центр управления несколько размыт. Кто концентрирует предложения, кто несет ответственность и кто дает ключевые управленческие решения? Должен быть очень четкий центр, с высокой ответственностью. Он должен быть один.
Если мы скажем: это премьер с его офисом по реализации целей нацпроектов, то тогда — да, давайте видеть в нем ключевой центр управления. Тогда он должен иметь полномочия и перераспределять средства, и назначать новые меры, и даже в чем-то менять показатели.
— Вы сказали про возможность перераспределения показателей. Думаете, что есть в этом необходимость?
— Это спорный вопрос, он все больше становится острым. Любая стратегия и любые планы не могут быть окончательно и бесповоротно утверждены без права корректировки, очень многое зависит и от экономической динамики, социальной системы, изменения поведенческих моделей.
Современные модели стратегического управления предполагают, что нужно все время их перепроверять и перенастраивать. Достижение приоритета всегда очень трудоемкий процесс. Он требует концентрации или перераспределения ресурсов, когда нужно сконцентрироваться на чем-то одном, а от чего-то другого отказаться. Вот такую гибкость система пока, в том виде, как она сейчас создана, не предполагает.
Президент сказал: давайте это будем считать главным, задачи даны, должны быть исполнены и не подвергаются дискуссии. Но возможно, что-то, что не попало в этот перечень, в ходе всей этой большой работы можно будет скорректировать. Наша задача — точно добиться наиболее важных ключевых решений.
Смотрите, в каждом нацпроекте есть набор верхнеуровневых целевых показателей. Но в некоторых случаях есть показатели конечные, индикаторы, а есть показатели, скорее, инструментальные, промежуточные. Они тоже важны, но они как бы должны нас вести к конечным целям. И если мы видим конечные цели, то в ходе самого исполнения, может быть, какие-то показатели можно на время снизить, чтобы сконцентрироваться на более серьезных вещах. Тем более этот процесс уже идет: в течение последних трех-четырех месяцев нацпроекты, включая федеральные проекты, уже несколько раз уточнялись.
— Вы ранее достаточно резко высказывались по нацпроекту „Образование”. Расскажите, с чем связана критика именно этого нацпроекта?
— Я прямо скажу, что несколько разочарован нацпроектом по образованию. Считаю, что там нет важнейших элементов, которые могут сделать в России очень успешное и современное образование.
Первое — в нацпроекте прописана специальная работа только с талантливыми успешными детьми. Для них „Сириусы”, „Кванториумы”, а как же остальные? Те, которые как раз неуспешные и проблемные? Про них мы забыли? Казалось бы, прогресс страны — когда самые талантливые совершают новые открытия, и это становится базой технологий и развития. Но вообще сегодня немножко изменились в мире приоритеты системы образования. Те ребята, которых раньше бы учителя заклеймили как проблемных и с плохой успеваемостью, сегодня могут стать успешными, если использовать современные методики и системы образования, психологическую поддержку. И эта работа, с казалось бы, отстающими учениками в современном мире сильно меняет судьбу этих людей, миллионов людей. То, что раньше записывали в схему «неуспеха» как «троечник — ПТУ — завод» в современном мире даже воспринимается по-другому. По-другому надо к ребятам подходить, часто у них свои психологические особенности.
Россия очень много теряет, не занимаясь ими. А это потенциал роста и развития.
У нас даже не в зачаточном состоянии, а на нулевом уровне такая работа. В мире работают на этой теме крупнейшие фонды, специальные группы преподавателей в школах существуют. У нас этого практически нет, за исключением отдельных школ, где это делается на энтузиазме, где есть понимание этих современных тенденций и где формируются такие группы.
Вторая проблема — подготовка предпринимательских качеств у человека.
Вообще это особый диалог — подготовка людей, готовых потом работать в бизнесе. Мы считаем, что это надо делать со школьной скамьи.
Третья проблема — история оснащения университетов, создания научно-технологических центров.
Мы сильно уступаем средним европейским университетам по оснащенности и развитию научной базы, лабораторной и по применению научных открытий или достижений в экономике. Коммерциализация научных достижений внутри университетов — это особая большая тема.
Я бы назвал еще целый ряд задач, которые мы не решаем. Например, непрерывное образование. Это просто создание новой отрасли, громадной отрасли в стране по образованию взрослых. Сегодня это в России в зачаточном состоянии.
Вот без этих прорывов у нас ничего не получится. Соответственно, и денег надо больше.
Я говорил, что у нас сейчас примерно 3,5-3,6% ВВП направляется на образование в стране за счет государства. Инновационные страны тратят от 5% до 7% ВВП.
— Если позволите, ненадолго отойдем от темы нацпроектов. Некоторые эксперты говорят, что изменения в пенсионной системе не последние и необходима дальнейшая ее донастройка. Как вы считаете, завершена ли пенсионная реформа на этом этапе? Или продолжится спустя какое-то время?
— Пенсионная реформа, конечно, не завершена.
Начинается 10-летний период перехода к новому пенсионному возрасту. Переходный период позволит перераспределить ресурсы, которые получает пенсионная система на задачи повышения пенсий не сразу, в течение 1-2 лет, а в течение 10 лет. В течение 10 лет этот ресурс будет все время перераспределяться с учетом вступления в пенсионный возраст меньшего количества людей. Здесь нет быстрого результата.
В первый год повышение пенсии будет существенным.
Даже если по тысяче в месяц, 12 тысяч в год дополнительного дохода пенсионер получит. Это не ахти что, но это более-менее неплохая поддержка по сравнению с предыдущими годами.
А вот в следующие годы, 2020–2021-й, нужно, чтобы проходила более высокая индексация базовой пенсии, и на сколько правительство будет выше инфляции пенсии индексировать — это, мне кажется, остается вопросом. Для этого нужны более высокие темпы экономического роста. Если нет, надо будет более жесткие меры принимать, определяться, откуда брать деньги: перераспределять доходы или расходы бюджета в пользу пенсионной системы или часть суверенного фонда на это тратить.
— А вообще в целом сколько, на ваш взгляд, должна составлять пенсия в процентах от зарплаты?
— Все страны, как правило, в рамках рекомендаций Всемирной организации труда, должны добиваться, чтобы государственная пенсия за счет постоянной системы отчислений предприятия достигала 40% от заработка при выходе на пенсию. У нас сейчас примерно была 37%, но могла опуститься и ниже.
Во многих странах общая средняя пенсия доходит до 70% от заработка благодаря добровольным накоплениям. Как правило, дополнительные 30% — это добровольные накопления граждан в течение жизни. У нас таких накоплений нет. Поэтому, по сути, ближайшее как минимум одно поколение пенсия будет оставаться в лучшем случае в районе 40% от заработка. Вот почему важно сейчас начать программы добровольного пенсионного накопления, которые сейчас готовятся Центральным банком и Минфином.
— Министр финансов Антон Силуанов на ПМЭФ–2019 сказал, что вы совместно подготовили предложения по декриминализации экономических преступлений и собираетесь обсудить их с правоохранительными органами. Расскажите, что это за предложения?
— Речь о сокращении сроков за отдельные экономические преступления, о существенном уменьшении возможности арестов до судов и о некоторых других шагах, которые уменьшали бы напряжение, ответственность при несущественных экономических ошибках или при недоказанности до суда.
— Как вы относитесь к некоторым предложениям вообще избегать тюремного заключения за экономические преступления?
— Полностью это невозможно, но сократить срок заключения — да, мы так считаем.
Нужно оговаривать строго, есть особые случаи, особо сложные, где, может быть, допускается арест. Но в целом, я считаю, нужно менять подход к обращению с обвиняемыми в экономических преступлениях.
Источник: futurerussia.gov.ru
