АНДРЕЙ ЕФРЕМОВ
– Карен Георгиевич, Вы ощущаете распад Советского Союза как утрату. Ваша ностальгия по былой стране, как и точка зрения на события двадцатилетней давности, общеизвестна. Как средствами искусства донести свой взгляд до новых поколений?
– Какие-то вещи можно особо и не объяснять. Со временем что-то остаётся понятным для всех, а что-то перестаёт быть таковым. Ничего с этим не поделаешь. Однако когда мы говорим о распаде Союза, то сами зачастую не знаем, как его объяснять. На мой взгляд, всё-таки очень мало времени прошло для того, чтобы оценить это в полной мере, понять причины и смысл этих событий. Сегодня я воспринимаю это примерно так: Советский Союз всё-таки не распался, он лишь потерял свои окраины, а мы продолжаем жить в империи. Правда, полной уверенности в том, что это именно так, у меня нет…
Повторюсь, мы не в состоянии полноценно охватить масштаб этого процесса, понять, насколько он был неизбежным, стал ли он логичной, объективной данностью или скорей относится к разряду случайно-субъективного. Мы вот уже 20 лет спорим на эту тему. И молодёжь не остаётся в стороне, она с готовностью впитывает все эти противоречия. Думаю, лет 50–70 должно пройти, чтобы этот процесс хоть в какой-то степени стал ясным.
– Есть ещё один момент: многим молодым людям сегодня, как и героине Вашего фильма начала 90-х «Сны», родившейся в XIX веке, практически неведомо, что означают такие словосочетания, как «дефицит сахара», «свободно конвертируемая валюта» и тому подобные… У Вас нет твёрдого убеждения в том, что тотальная нехватка продовольственных товаров перед распадом СССР была инспирирована, создана искусственно, являлась продуктом широкомасштабной диверсии?
– Наверное, нечто подобное происходило. Хотя, с другой стороны, не думаю, что можно всё свести к диверсиям. Были у того дефицита и вполне объективные причины. Советский Союз, в сущности, никогда и не скрывал, непрестанно декларировал устами своих руководителей, что главное для государства и общества – развитие выпуска продукции группы «А», а не товаров народного потребления. Это была основная политэкономическая концепция. И я считаю, что она была совершенно правильной для своего времени.
На её основе были построены вся промышленность, инфраструктура и всё то, благодаря чему мы до сих пор живём. Если бы СССР всего этого не построил, мы бы, наверное, у костров грелись. Однако, понятное дело, у этой медали была и своя оборотная сторона – в виде нехватки многих необходимых в современном быту товаров, а то и некоторого дефицита продуктов питания.
При всём при том не сомневаюсь, что дефицит этот, особенно в конце 80-х, создавался сознательно. Да сегодня особо и не скрывают тех целей, которые ставили перед собой разные группировки. Кто-то хотел сберечь страну, а кто-то, наоборот – уничтожить её.
– Коль скоро речь зашла об объективных закономерностях, диалектике, – как Вы полагаете, вернёт ли эта диалектика нашу страну на твёрдый путь государственного развития, свойственного ей все прошлые века? Например, стоит ли рассматривать планы по созданию Евразийского союза как очевидное подтверждение такого вектора?
– Как человек, выросший в Советском Союзе, я смотрю на это с надеждой. По-прежнему ощущая себя советским человеком, конечно, хотел бы видеть свою страну в масштабах СССР. Однако что-либо прогнозировать на сей счёт не берусь.
Как это всё будет происходить, для меня непонятно. Наша империя, вообще-то говоря, распадается с 1917 года. Если как-то умозрительно взглянуть на этот прошедший период через века – скажем, через 500 лет, то что мы увидим? Что на самом деле малое значение имеет: коммунизм – или не коммунизм, большевики – не большевики. Это всё равно, что обозревая сейчас мимоходом римскую историю, придавать огромное значение тому, каким был Рим в какой-то промежуток времени – республиканским или императорским.
В конечном счёте, это был вопрос внутреннего устройства Рима, которое он выбирал в тех или иных условиях. Но главная идея состояла в развитии и сохранении своей империи. Примерно то же и у нас. Империя потеряла в семнадцатом году Польшу и Финляндию, а большевики её вновь собрали, вернули в практически прежнее состояние и даже в каком-то смысле качественно усилили. Империя на пике своего могущества распространила своё влияние от Берлина на западе до Пекина на востоке.
И снова напрашивается вопрос: вот этот распад двадцатилетней давности, с отделением окраин – что это за процесс? Он будет и дальше продолжаться? Не исключено, ибо так в истории бывает. Но нам, полагаю, этого понять не дано. С другой стороны, логика в том, что идёт некое воссоединение на евразийском пространстве, для меня очевидна. Ясны мотивы, может, в чём-то подспудные, – например, того, что Казахстан тяготеет к этому единству. Ведь если он окажется в руках Китая, у казахов не будет шансов не стать китайцами. Ибо китайцы ассимилируют всех, кто стоит у них на пути. Потому не удивительно, что казахский народ скорее предпочтёт очень тесный или даже государственный союз с Россией.
– За двадцать лет, похоже, наше общество сильно изменилось, особенно это касается новых поколений. То, что Вы в начале 1990-х высмеивали, облекали в форму гротеска, ныне в молодёжной среде нередко воспринимается как нормы жизни – пошлятина и примитивизм, практически полное отсутствие этических и эстетических ориентиров, дурной стёб и крайне бедный словарный запас. Согласны?
– Вполне. Другое поколение выросло, это верно. Оно очень мало читает, слабо образовано, порой не знает вещей, которые для нас были, можно сказать, элементарными. Нередко ловишь себя на мысли, что, разговаривая с его представителями, ты вынужден подбирать слова, которые были бы верно поняты, истолкованы. Когда говоришь с собеседником на равных, тебе не обязательно специально пояснять какие-то вещи. Ты чувствуешь, что он понимает тебя по кратким фразам, чуть ли не междометиям. Ты можешь ссылаться на каких-то литературных героев, будучи уверенным, что он про них читал и знает, о чём идёт речь. Сегодня же всё чаще приходится «объяснять попроще».
И за этим стоит вовсе не то незнание, которое относится к какой-то мудрёной специфике, это – незнание базовых вещей, призванных объединять людей культурных, образованных. Или, по крайней мере, претендующих на то, чтобы таковыми считаться. Мы, когда молодыми были, не испытывали трудностей в общении с людьми в возрасте. Понятное дело, мы «жизни не знали», но база-то у нас была. Хотя бы потому, что читали те же книги, что и они. Сейчас не так. Это, конечно, плохо, но как с этим справиться, я не знаю.
– Недавние митинги в Москве, на взгляд повидавших виды наблюдателей, живо напомнили «митинговые страсти» последних месяцев существования СССР, по которым Вы прошлись когда-то средствами киносатиры. Та же праздная публика в массовке, несущая откровенный вздор, та же карикатурная «революционность» и даже во множестве те же лица. Как будто прямиком из 1991-го. Говоря языком Голливуда, «иногда они возвращаются»?..
– В принципе, этот процесс укладывается в ту схему, которая довольно долго существует после масштабных социальных потрясений. В конце 80-х – начале 90-х у нас не было революции в привычном значении этого слова, однако на ход дальнейших событий всё это повлияло весьма значительно. За такими катаклизмами, как правило, идут ремейки, в чём-то похожие волны, но и они со временем затухают, хотя и выносят порой на поверхность политические фигуры из прошлого. То, что сейчас происходит в этом плане, как мне думается, ничего не изменит и ничего не остановит.
Посмотрите, кто участвовал в недавних митингах. В основном по своим политическим убеждениям те, кого у нас называют «правыми». И они выступают против «Единой России». Но «Единая Россия» тоже правая партия. То есть это – конфликт, который произошёл внутри народившейся российской буржуазии. А точнее, на мой взгляд, между теми, кто особо «преуспел» в 90-е – на вывозе и приватизации всего, и теми, кто сегодня представляет качественно новую буржуазию, уже кое-что сделавшую для России.
Будучи, повторюсь, человеком советским, – более того, сочувствующим всевозможным левым движениям, – не могу отрицать того, что за последние годы у нас, например, построена и относительно неплохо развилась сфера потребления. Как раз то, чего в СССР не было. Пусть с воровством, со взятками, однако же, построили. И кстати говоря, вряд ли это строительство сильно отличалось в худшую сторону от того, что происходило в разные времена по всему миру – везде когда-то здорово воровали, брали и давали взятки.
Так вот, наблюдаемый конфликт развернулся вокруг фигуры Владимира Путина – человека, который, по моему мнению, как раз дрейфует в сторону производительной, национально ориентированной буржуазии. В целом же по России массы народа в известной степени индифферентно относятся к этим митинговым делам, как бы выжидают, гадая на досуге: «Чья возьмёт?»
Мне думается, потрясений, сравнимых с теми, что мы пережили полтора-два десятка лет назад, у нас не предвидится.
– Предвидятся ли качественные сдвиги в развитии культуры, искусства – в частности, кинематографа?
– Наивно предполагать, что искусство существует само по себе. Оно является отражением тех идей, которые доминируют в обществе, или подчёркивает отсутствие этих идей. В современном российском обществе с идеями пока туго. Поэтому у нас действительно нет сильного кино и достойной литературы. Какая цель у страны? Чего мы, по большому счёту, хотим? Хорошо жить? А что значит «жить хорошо»? Иметь дом, две машины?..
Ведь только по-настоящему большая идея может зажечь искусство. Если окажется так, что исторический ресурс нашей империи на исходе, никакого сильного искусства у нас не будет. Ибо исторический опыт показывает, что в империях уходящих такое искусство не появляется – оно вновь возникает лишь там, где империя либо рождается, либо достигает своего апогея. Но если всё-таки наше государство обретёт какую-то качественно новую, соответствующую его размерам и давним традициям форму, начнёт ставить перед собой большие цели, то тогда потребуются и новая идеология, и новое искусство. Все вдруг поймут, куда мы должны двигаться, и это движение станет неизбежно вовлекать в себя всё наше общество.
– Всё чаще говорят, что в нашей литературе, отечественном искусстве недостаёт «героев времени»…
– Они есть, хотя выглядят как некие осколки прошлого. Помните замечательную историю о том, как где-то в тайге сел самолёт, а его члены экипажа совершенно неожиданно для себя выяснили, что их посадка произошла на давно заброшенном аэродроме. Его один давно уже немолодой человек на свой страх и риск в течение многих лет чистил, поддерживая в более или менее рабочем состоянии. Он приходил туда каждый день и приводил площадку в порядок в надежде на то, что рано или поздно вернётся то время, когда этот аэродром кому-нибудь понадобится. И получилось так, что именно эта площадка спасла от катастрофы совершавших аварийную посадку лётчиков и всех находившихся на борту пассажиров. Так вот, в моём понимании этот человек – настоящий герой, и есть в этой истории нечто эпическое.
Сам собой напрашивается, может, и не лишённый некоторой грустной комичности, однако очень яркий, сильный образ этакого последнего воина империи, вставшего на страже её границы с варварами. Вот про такого человека можно и хорошее кино снять. Может, и сниму когда-нибудь…
Такие люди, сохраняющие свои «аэродромные площадки» с верой, что те когда-то будут востребованы, всё ещё есть в России. Причём в немалом количестве. Они далеко не на первом плане в нашей общественной жизни, оказались где-то в тени, спрятанными от многочисленных взоров и телекамер. Но именно эти люди и позволяют сохранять надежду на лучшее будущее нашей страны. Главное – их не потерять.
Источник: file-rf.ru
