Позапрошлым летом мы катались на велосипедах по маршруту Страсбург - Амстердам. Совершенно неожиданно очень понравилась Бельгия.
На французско-бельгийской границе нет абсолютно никакой отметки — даже дохлого столбика. Но понять, что ты уже в Бельгии, можно по нескольким безотказным приметам.
Дисциплинированные немецкие и даже французские собаки смотрят на проезжающего велосипедиста со злобной тоской, однако держат себя в лапах крепко. Бельгийские же еще метров за двести оглашают округу радостным лаем, содержание которого вкратце можно перевести так: «У нас в стране очень хреновая система собаководства!» Когда через неделю собаки вокруг нас снова замолчали, мы поняли, что въехали в Нидерланды.
Дороги в Бельгии, конечно, получше, чем на постсоветских просторах, но ненамного. А второстепенные трассы так и вовсе отвечают российским стандартам: трещины, колдобины, полустертая дорожная разметка и показывающие куда попало дорожные указатели.
В ближайшем деревенском кабаке атмосфера советских сельпо: крик, хохот, стариковский флирт. Бельгия вообще очень похожа на нашу далекую родину. Повсюду милые сердцу признаки раздолбайства и головотяпства. Вот стоит строительный кран, груз на землю не спущен — висит, болтается на ветру и сейчас грохнется на недостроенный дом. Крановщик, видать, просто посмотрел на часы: «О, рабочий день-то уже закончился!» И пошел домой пить свое вишневое пиво.
— Бельгийцы — известные анархисты! — поделился с нами впечатлениями немецкий турист, с которым мы зацепились языками в очередном кемпинге. — У них еще 30 лет назад даже водительских прав не было. Они считают, что чиновники — это дармоеды. Чем меньше власти, тем лучше.
На самом деле Бельгия удивительным образом очень похожа на Украину. Она тоже состоит из двух разнородных половин — франкоговорящей Валлонии и изъясняющейся на голландском Фландрии, достаточно искусственно спаянных в одно государство в первой половине XIX века. Во многом это стало результатом компромисса между постоянно воюющими за эти территории державами — по такому случаю вспомнили даже кельтское племя белгов, уничтоженных еще римлянами бог знает когда.
В экономическом плане лет пятьдесят назад Валлония и Фландрия отличались друг от друга примерно так же, как Донбасс и Галиция. Валлония была очень развита в смысле угледобычи и металлургии, Фландрия оставалась территорией преимущественно сельскохозяйственной. В то время валлонцы постоянно упрекали фламандцев в дармоедстве и угрожали прекратить кормить эту деревенщину. Потом шахты позакрывались, металлургия просела, зато Фландрия поднялась на хайтеке и умной экономике. И теперь фламандцы бурчат, что, мол, сколько еще они будут содержать этих валлонских «ватников» и почему вообще наш общий Брюссель донельзя офранцужен — пора завязывать с этой несправедливостью. Государство Бельгия постоянно находится на грани распада, тему отделения Фландрии от Валлонии в очередной раз будут обсуждать в парламенте этой осенью, и если что и цементирует страну, так это отсутствие заинтересованных в этом супердержав, природная беспечность бельгийцев и тот удивительный факт, что именно здесь было решено устроить гнездо евробюрократии (опять же из соображений компромисса между более сильными европейскими претендентами).
— Плохо мы живем, плохо, — совсем по-нашему стонет валлонская старушка Бернадет Луп из маленького городка Марбехан, который мы заметили только потому, что остановились купить здесь воды. — Молодежь совсем от рук отбилась, в церковь не ходит, наркоманов много, безработных. Фламандцы снова отделяться вздумали — забыли, видать, как мы их когда-то кормили, вкалывали здесь на шахтах и домнах.
В Брюсселе полдня ищем Европарламент. Сначала находим парламент Бельгии и спрашиваем дорогу у охранника. Тот почему-то очень удивляется, связывается по рации с начальством, долго обсуждает этот вопрос и потом посылает нас по маршруту, запомнить который невозможно. Примерно так же поступают все последующие охранники. В процессе перемещений у нас возникает фантастическая версия, что никакого Европарламента и прочих европейских органов власти в Брюсселе не существует, а телекартинки серьезных заседаний делаются в Голливуде. По пути в Амстердам пытаемся шутить на эту тему со случайными туземцами и туристами. Выясняется, что шутка наша с длинной бородой: европейцы уже давно так прикалываются, когда хотят подчеркнуть оторванность брюссельской евробюрократии от реальной жизни.
А в тот день язык доводит нас не до Европарламента, а до Музея Европарламента. Музей бесплатный, композиция впечатляет, но мораль нам уже хорошо знакома: да, уважаемые европейцы, мы натворили очень много глупостей, пролили тонны крови, но мы больше никогда так не будем, потому что теперь у нас есть Евросоюз — это великая ценность, давайте ее беречь изо всех сил, а то, блин, снова передеремся.
На брюссельских улицах в каждом втором газетном ларьке на обложках журналов и газет — Путин, Путин, Путин. Один ужасней другого. Путин-оборотень, Путин-злодей, Путин сейчас возьмет и разрушит наш хрупкий Евросоюз.
— Юль, кажется, я сейчас стану европофобом…
— Да ладно, не гони, они хорошие. Просто пугливые очень.
Источник: rusrep.ru
