С конца ХVII столетия, после проведения церковной реформы, инициированной царем Алексеем Михайловичем, пути значительной части русского народа и высших слоев общества начали расходиться. Правление Петра I уже окончательно фиксировало разобщенность государства и рядовых подданных.
Эта разобщенность носила глубинный характер, так как основывалась на различных религиозных воззрениях. Церковное православие как ось, вокруг которой строилась русская государственность и жизнь народа, не смогло выдержать надлома. Русские люди, не отягощенные в отличие от верхов имперскими амбициями и проживавшие в Центральной части страны, на Севере, в Поволжье и на Урале оставались приверженцами старой веры, отвергая изменения религиозного обихода по греческо-антиохийским образцам.
Главная причина отторжения заключалась в том, что эти новшества расценивались как ущемление старины, попадающей под чуждую религиозную унификацию. Напомним, репутация греков в ХVI – начале ХVII веков находилась на крайне низком уровне. Константинопольская Вселенская церковь превратилась в «поле» противоборства иезуитов и протестантов за влияние, велась едва прикрытая торговля патриаршим престолом. Не удивительно, что догматический авторитет этого религиозного центра был основательно подорван. Тем более, что навязанная русскому народу церковная реформа, сопровождалась нашествием священнослужителей с чуждой Украины – выпускников местных духовных учебных заведений. Они энергично взялись наставлять «темных русских» в новой вере, заполучив на долгие десятилетия монополию на епископские кафедры РПЦ.
В результате, высший свет, ориентированный на европейские образцы, перестал интересоваться жизнью русского народа. Со времени разгрома легальной старообрядческой оппозиции (боярыня Морозова, князь Хованский) образованные слои в принципе перестали обращать на старообрядцев внимание. Старообрядчество – подлинно русская вера – оценивалось не иначе, как проклятое наследие татарщины. О раскольниках вынуждены были вспоминать, прежде всего, в связи с ростом их численности. Однако это не стимулировало сколько-нибудь серьезного изучения этого явления. Достаточно сказать, что почти за полтора столетия существования раскола в стране не вышло и сотни посвященных ему книг и статей. Причем среди этих изданий преобладали богословские сочинения полемического характера многочисленные «Доказательства», «Беседы», «Обличения» и т.д. Церковные деятели обращались к старообрядчеству лишь по долгу службы. Первым попытался дать обозрение различных раскольничьих течений и согласий Дмитрий Ростовский, который в своем «Розыске» насчитал их 29. Затем, в девяностых годах XVIII века, дело продолжил православный протоиерей А.И. Журавлев. По поручению князя Г.Р. Потемкина он составил первую осмысленную классификацию староверия и распределил известные толки на поповские и беспоповские. Такие усилия представителей господствующей церкви формировали отечественную миссионерскую школу.
Однако с научной точки зрения изучение народных низов впервые предпринял необычный персонаж – прусский барон Август фон Гакстгаузен (1792-1866 годы), приобретший известность в европейских научных кругах. Получив образование в Геттингенском университете, он посвятил себя исследованиями немецкой народной жизни, истории, фольклора; в 1830-1837 годы объехал все уголки Пруссии. В качестве ученого его пригласила в Петербург великая княгиня Елена Павловна (урожденная принцесса Вюртембергская, супруга Михаила Павловича – младшего брата Николая I). Она же устроила Гакстгаузену аудиенцию у императора. Для барона целью приезда в Россию явилось изучение русского крестьянства. Его поездки по стране, включая Закавказье, состоялись в 1843-1844 годах. После знакомства с российскими реалиями, он признавал Россию европейской державой. Однако полагал, что ей не стоит слепо брать пример с Европы, а следует ориентироваться на собственный путь с учетом существующего своеобразия. Свои наблюдения он изложил в труде, вышедшем под названием «Исследование внутренних отношений народной жизни и в особенности сельских учреждений России». Научным консультантом немца стал известный В.И. Даль, заведовавший в те годы канцелярией МВД. Именно он, направляя интересы Гакстгаузена, ввел его в мир русского фольклора, верований, быта и т.д. Непосредственный начальник В.И. Даля министр внутренних дел Л.А. Перовский выражал свое восхищение работой барона, которую он собирался изучить страницу за страницей: министра поразило обилие нового материала, собранного автором в ходе непродолжительного пребывания в стране. Краеугольной стала мысль о существовании глубокого разрыва между народом и дворянством. Общественные механизмы формирования нового служивого класса привели к тому, что дворянство оторвалось от населения в отношении образования, мировоззрения, обычаев и т.д. Однако прусский ученый увидел и серьезные изменения в социальном ландшафте России. Они были связаны с тем влиянием, которое приобретали купцы разного калибра – выходцы из низов. Как установил Гакстгаузен, после 1812 года дворянство постепенно удаляется в свои деревни, а на передовые позиции выходят торговцы и промышленники. Правда, развитого буржуазного сословия автор не обнаружил, но выражал уверенность, что из купцов и фабрикантов оно со временем сформируется.
Наибольший интерес представляют те страницы книги, где Гакстгаузен освещает непосредственную жизнь простых людей, и прежде всего крестьянства. Собственно изучение сельской экономики составляло основной его научный интерес. В ходе посещения целого ряда губерний Гакстгаузен фокусирует внимание на общине как организационной форме народного бытия. Автор не устает восхищаться общиной, идеализируя ее патриархальность. Здесь он во многом перекликался со славянофилами, которые именно с развитием общинного духа связывали перспективы страны. Они тесно взаимодействовали с бароном во время его пребывания в Москве, помогая знакомиться с российской действительностью. Несмотря на то, что немецкий ученый путешествовал по России с целью изысканий по усовершенствованию сельского хозяйства, его подлинно новаторская роль проявилась в освещении религиозных вопросов. Русский народ, по его мнению, не имеет никаких политических идей, зато по-настоящему проникнут христианской верой. Всматриваясь в религиозное лицо страны, Гакстгаузен нашел, что оно не выглядит монолитным, как уверяли в высоких кабинетах Петербурга. И впервые открыто и в полный голос заговорил о таком явлении, как русский раскол. В главе XIII («Нижний Новгород») рассказано о сектах (включая и протестантские), с которыми автору пришлось столкнуться в ходе поездки по губерниям. Он распределил секты по трем группам: 1) появившиеся до Никона и происходившие, по его мнению, от гностиков; 2) раскольничьи толки XVII века, возникшие вследствие церковной реформы, и 3) секты, сформировавшиеся в правление Петра I под влиянием западных религиозных веяний (молокане, духоборцы). Причем ни православное духовенство, ни чиновники не стремились обсуждать с бароном подобные вопросы, так как были слабо осведомлены в них. Один из современников подчеркивал: «Надобно удивляться тому любопытству, с каким Гакстгаузен вызнает наших раскольников, и тому, можно сказать, счастью, которое благоприятствовало ему проникать туда, куда и русскому не всегда удается заглянуть». Добавим, что это тем более удивительно, поскольку прусский барон не владел русским языком и в поездке пользовался услугами переводчика – чиновника Министерства государственных имуществ.
Интересно сообщение Гакстгаузена о давней московской традиции - собираться на площадях Кремля для религиозных споров. Здесь сходилось множество народа: сторонники РПЦ и приверженцы староверия различных оттенков; между ними и шли разговоры о вере. Когда читаешь эти строки, не покидает ощущение, что мы имеем дело со своего рода двумя реальными партиями, которые были сформированы самой жизнью, а не по велению свыше, и религиозные формы которых оказались для русского народа более востребованными, чем европейские политические принципы. И если государственно-православная партия была известна достаточно хорошо, то этого нельзя сказать о ее оппонентах, а между тем, замечал Гакстгаузен, «кто хочет изучать характерные черты великороссов, тот должен изучать их у старообрядцев». Он квалифицировал старообрядчество как движение, сформированное внутренними силами народа. Религиозный дух этого народного движения произвел на него гораздо более сильное впечатление, чем безжизненная мощь и великолепие официальной Русской Православной Церкви. «Староверы, – заключал он, – имеют большое нравственное влияние на Россию». Однако официально государство игнорировало существование раскола, придерживаясь политики его формального отторжения. Между тем многочисленные согласия и толки, постоянно пополняясь из низших слоев населения, в свою очередь, отвергали культуру высших классов, считая ее антинародной и если не предательской, то по меньшей мере чуждой России. Более того, в неприятии государства и господствующей церкви начинают зримо просматриваться социалистические и коммунистические наклонности русского народа. По убеждению немецкого ученого, необходимо серьезно взглянуть на раскол именно с этих позиций, поскольку Россия еще плохо представляет, какие опасности и неожиданности грозят ей с этой стороны. Гакстгаузен задается вопросами: как эти массы, выросшие на иных жизненных устоях, могут повлиять на жизнь России в целом, насколько сильно может быть это влияние и к чему оно может привести?
В дальнейшем оценки раскола у Гакстгаузена становятся все более тревожнее. В одной из его записок 1856 года к великой княгине Елене Павловне рассуждения о политическом значении староверия сопровождаются предупреждением, что ситуация в России приблизилась к опасной черте. Выступая за прекращение гонений на раскол, он предлагал меры по его легализации через признание раскольничьих браков, староверческих священников и т.д. Эти юридические действия Гакстгаузен рассматривал как «последний шаг, как экстремальную границу, находящуюся перед государством, по ту сторону которой уже революция». Главная цель предлагаемого им полного признания староверия состояла в том, чтобы раскольники наконец-то ощутили себя частью единого народа. В пример он ставил Пруссию, где протестантское правительство законодательными мерами урегулировало отношения с различными сектами. И в России, по убеждению ученого, следовало бы поступить аналогичным образом, т.е. уравнять раскольников и православных в гражданских и религиозных правах. Решение этой задачи требовало уточнить и религиозный статус императора: «Мне кажется, настал момент, когда русский монарх более, чем когда-либо, должен сделать акцент на юридическом выражении того, что он не глава, а только покровитель русской церкви, и он, прежде всего, монарх Империи, который должен… защищать религиозные интересы».
Источник: Александр Пыжиков
