Русско-немецкий публицист Владимир Дедлов-Кигн в 1890-х оставил описание крестьян из европейской части России — переселенцев в азиатские степи. Лучшими по физическим и нравственным качеством он считал поволжцев, потом — мордву. Старороссов из губерний вокруг Москвы Дедлов-Кигн описывал как вырожденцев. Низшие характеристики у него — у чувашей и белорусов. А малоросы запомнились ему хитростью.
Владимир Людвигович Дедлов-Кигн родился в 1856 году в Тамбовской губернии в семье выходца из Пруссии. Закончил юрфак Петербургского университета. Служил в МВД. Оставив полицейскую службу, увлёкся литераторством. В начале 90-х он — работник государственной переселенческой конторы в Оренбурге.
Наблюдая тяготы переселенцев, Дедлов-Кигн пришёл к выводу, что миграция крестьян из европейской части России в Сибирь, Среднюю Азию и Дальний Восток — ошибочная, и колонизацию надо направлять на юг — в Причерноморье и на Кавказ, где крестьянский труд был бы эффективнее в 3-4 раза, чем в диких и необжитых местах.
В 1894 году Дедлов-Кигн написал документальный, «производственный роман» — «Переселенцы и новые места. Путевые заметки». В наше время многие места из этнографических описаний автора были бы признаны как минимум неполиткорректными, но в то время они были обыденностью. Мы приводим отрывок из книги Владимира Дедлова-Кигна, где он описывает некоторые особенности региональных и национальных общностей.
«А переселенцы, пока мы рассуждаем, прибывают да прибывают в конторе, толпа сливается в неясную массу торсов, голов, лиц и рубах. Попробуем в ней разобраться.
Толпа состоит из представителей всей России, кроме северных губерний, белороссов и поляков. Северяне тянут на Пермь и Тюмень, поляки увлеклись Бразилией, белороссы сидят дома от непредприимчивости. Остальные — все налицо.
Пензенцы
Самыми симпатичными оказываются пензенцы. Народ рослый, мясистый, бородатый, широкоплечий. Старики просто великолепны. Стоит твердо, осанка спокойно-гордая, то, что называется исполненная достоинства. Старики стыдливы: только молодежь входит в одних рубахах, сквозь ворот которых видна дочерна загорелая грудь, а старики, какая бы жара ни была, являются перед лицом начальства в опрятных, застегнутых тёмно-рыжих армяках. Манеры спокойные, неторопливые.
Глаза небольшие, серые, смотрят из-под нависших бровей как из кустов, но взгляд умный спокойный; холодный, но не злой. О пособиях если и просят, то только потому, чтобы узнать, не обязательно ли их выдают; дело идет не о милостыне, а о праве, которое, впрочем, и им самим кажется сомнительным.
Мордва
Очень похожа на пензенцев мордва. У нас обыкновенно принято обижаться, когда говорят, что великороссы не чистые славяне. Ещё чаще думают, что, говоря это, обижают великороссов. По-моему, это похвала. Самый даровитый и энергичный из славянских народов, конечно, великороссы. Чем чище славянин, тем он жиже. Так, у белороссов, у беспримесных малороссов Галиции и Волыни не хватает даровитости, у поляков нет устойчивости и практической мудрости. Чего же тут обижаться, что кровь не чистая, — была бы хорошая.
Таким образом, я нимало не хочу обидеть великоросса, если скажу, что мордва ему самый близкий родственник. Не наметавши глаза, вы не отличите мордвина от великоросса из Пензы или Тамбова. Вас поразит только их крупный рост. Всё остальное — русь, да и только. Та же крепкая кость, те же широкие плечи и выпуклая грудь, те же окладистые бороды. Лицо — «одно из славных русских лиц», неправильное, но выразительное. Речь, интонация, жесты — чистейшие великорусские. Да и мысль идёт, очевидно, теми же путями: речь точна, образна и выразительна. Пензенец да и только.
(Мордва)
И лишь после частых столкновений с этим великороссом-невеликороссом вы начинаете замечать в нём черточки и черты, которыми он отличается от своего двоюродного братца. Сначала крупный рост. Потом поистине монументальные размеры его баб.
Тут найдутся и ещё отличия. Мордвин не так сообразителен и, вслушиваясь, слушает с большим напряжением, чуть-чуть вытянув шею и склонив набок голову. Взгляд его не так блестящ, и он никогда не сверкнет им на вас, как русский пензенец, когда вы показались ему недостаточно обстоятельным. Душевные его движения не так сильны. Правда, он и крякает, и чмокает, и шевелит перстами, но как будто из подражания великороссу, а не по собственной потребности.
И действительно, как только мордвины заговорили между собою по-своему, сейчас же финн оживает в них. Меняются звуки говора, делаясь бесцветными и мягкими; меняются интонации, становясь монотонными; меняется даже лицо, переставая играть мимикой. Но заговорил мордвин по-русски, — и опять пред вами почти настоящий сангвиник великоросс. Если все финские племена, участвовавшие в создании великоросского типа, были такие же малодаровитые, как мордва, то я не вижу никакого резона открещиваться от родства с ними.
Татары
Корят великоросса ещё родством с татарами. Опять-таки, и это предрассудок, и в этом родстве нет ничего худого. Татарин, вошедший в состав великоросса, совсем не монгол. Он и в основе своей тюрк, да и, кроме того, смешался с волжскими болгарами и хазарами. Татарин, родня великоросса, — среднего роста, жилистый, широкоплечий. Голова маленечко кругла, борода пожиже, но лицо овальное, глаза быстрые, живые, хорошо, совсем не по-монгольски, открытые; у одних маленькие, серые; у других блестящие, весёлые, чёрные. Татарин — неважный земледелец, но способный торгаш. Как видите, и тут нечем обижаться.
(Поволжские татары)
Среди переселенцев татар немного, и они как мужики ненадёжны: телеги и лошади плоховаты, сами хорошенько не знают, куда идут; но о «способии» тоже просят.
Чуваши
Иное дело чуваши. Это если и родня великороссов, то неприятная. Их идёт тоже немного, но изредка в переселенческой конторе, где-нибудь в самом заднем углу, совсем затёртая крупной мордвой, энергичными великороссами и стройными великанами из Новороссии, обнаруживается группа маленьких, жиденьких, худеньких безбородых человечков, с чёрными больными глазами и чёрными волосами, одетых в белое домотканое полотно; рядом с человечками — такие же дрянные, почему-то перегнутые вперед бабёнки, с головой, укутанной белым полотенцем. Стоят, молчат, и точно они не люди, а собачонки, контрабандой забежавшие подремать в укромном уголку.
Хотя чуваши и «все как следует», но в родстве с ними быть, признаться, было бы нелестно. Уж на что мелок и плох оршанский или быховский белоросс, а и тот по сравнению с чувашем если не гвардеец, то гренадер. Умом чуваш недалёк: «чувашскую книгу корова съела», говорят русские. Но про добродушие и честность чувашей идет хорошая слава.
(Чуваши)
Тамбовцы
Больше всего хлопот доставляют тамбовцы. Кто их знает, отчего это происходит, но между тамбовцами много, что называется, «отчаянных». Может быть, потому, что тамбовец начал беднеть недавно: нужда уже не гнетёт его, но не сломила ещё, и тамбовец злобно барахтается в её тенетах.
Обыкновенно тамбовец — высокий, хорошо сложенный мужик. Одет он ничего себе, но все принадлежности туалета как будто маленечко украдены. Волосы тамбовца светло-русого цвета, расчесаны пробором посредине и даже припомажены. Густая рыжая борода. Лицо было бы прилично, даже красиво, если бы не было окрашено подозрительной краснотой; светлые, серые, большие глаза, с расширенными зрачками, блестят жидким блеском и бегают.
Рязанцы, орловцы и туляки (старороссы)
Средину между тамбовцем и пензенцем занимают великороссы из старых губерний: рязанцы, орловцы, туляки. Отличительный их признак — одежда с влиянием города и то, что называется «неосновательностью». Мужик-то он мужик, но и на дворового смахивает. Пензенец — тот первобытен как медведь. От туляка отдаёт фабрикой, от орловца — однодворцем, от рязанца кучером. По внешности он мельче и худее. Худоба эта не хорошая, — не жилистая, а поистощённая. Лицо интеллигентное, но помятое. Голос — нервный тенор.
Писателю или чиновнику простительно всё это: худосочность, помятость и интеллигентный тенорок; но в землепашце, в мужике это неприятно. Мне представляется тревожным это свойство нашего народа, — быстро вырождаться.
Немец, например, гораздо старше нас, история его была труднее нашей, жить ему несравненно труднее; а между тем в Германии народ сохранил свои физические качества куда лучше, чем мы. Многим ли Рязань старше Тамбова, а между тем какая разница между тамбовцем, с которым мы только что имели удовольствие беседовать, и рязанцем! Сравните также черниговского малоросса с воронежским, — первый поместится в кармане последнего, но и воронежец, в свой черед, влезет в заплечную котомку тавричанина или херсонца. Рост и здоровье людей уменьшаются прямо пропорционально числу лет, которое насчитывают себе их пашни.
(Орловские крестьяне)
Рязанцы, туляки, орловцы, отчасти куряне, — «неосновательный народ». Из Пензы, Саратова, Самары, Симбирска идут люди серьёзные, настоящие «кондовые» мужики, идут они не на авось, а послав вперёд ходоков, по письмам родственников, уже засевших на новых местах; в крайнем случае их ведут «верные» садчики.
Малороссы
Между малороссами таких резких контрастов, как среди великороссов, нет, — в нравственном отношении, а не в физическом. Физически черниговец, воронежец, тавричанин отличаются друг от друга так же, как пони, битюг и першерон. Огромная разница и в благосостоянии. Северный черниговец из Новозыбкова или Стародуба приходит бедненьким, худеньким, робким. Подолец или киевлянин приезжает на деревянной телеге, хорошей, но всё-таки на деревянных осях, мазанной пахучим дегтем, которым непременно выпачканы развевающиеся шаровары киевлянина.
Не то тавричанин: его телега немецкая; оси патентованные; втулки точёные; смазывается аккуратно особой мазью; мало того, телега не везет, а сама едет по железной дороге; мало и этого, вместе с телегой едут дорогие аглицкие плуги, бороны-зигзаг, жнея Дэзы из Чикаго; словом, немец, помещик, а не мужик.
Это различие не мешает всем малороссам быть довольно неприятными гостями переселенческой конторы. Прежде всего, малоросс позволяет говорить жинкам, а уж не дай Бог, когда заговорит малороссийская жинка: из самой быстрой веялки не вылетает с такой быстротою столько зёрен, сколько слов из жинкиного рта. Мне сильно сдаётся, что мужики позволяют жинкам говорить нарочно, чтобы одурить кого нужно, а потом голыми руками и взять. Второй недостаток малоросса — притворяться не то что дураком, а новорожденным младенчиком.
Но не думайте, чтобы эта невинность и простота были настоящие: у простоты не было бы ни таких утроб, ни таких бумажников. Это особая манера хитрить, довольно тяжёлая и довольно ненужная. Малороссы хитрят не активно, не опутывая вас, а пассивно, с изумительным терпением выжидая, чтобы вы устали и как-нибудь проговорились, высказались, раскрыли карты.
(Малороссы)
С великороссом можно сделать десять дел, прежде чем с малороссом кончишь одно. Воображаю, как упаривал дьяков царя Алексея Хмельницкий, пока они не приняли его в русское подданство.
Такая-то вереница проходит ежедневно перед «переселенным». В летние, весенние и осенние месяцы нет ей конца. Каждое утро до открытия конторы толпа гудит у подъезда; целый день по деревянной лестнице вверх и вниз тяжело ступают мужицкие ноги, в мягких и осторожных лаптях и стучащих, смазанных дегтем сапогах. Во время обеденного перерыва толпа снова нарастает у дверей, а потом до самого вечера скрипит лестница, и снова — бесконечные вопросы; просьбы, разъяснения, указания, прочувствовательные речи, суровые отказы, запах пота и легионы блох».
Источник: ttolk.ru
