Почти тридцать лет назад в Беларуси появился политический национализм. Сверкнул на рубеже 80-90-х настолько ярко, что многие ослепли.
Потом, в 1994-96-м, не менее неожиданно потух и сгинул в подполье.
Теперь, по слухам, он там, в подполье, тихо процветает — бьёт татушки, открывает кафешки, бойко торгует маечками. И после Украины многие боятся (или надеются), что он способен на реванш.
Да, конечно, он всегда говорил, что ему не 30 лет, что он древний. В каком-то смысле это так.
Но его подъем и поражение и все эти маечки с татушками и надежды на реванш проистекают не из наследия Ластовского и Богушевича, но из того, что происходило с нашим обществом в последние два десятилетия минувшего века.
А хто там ідзе?..
Как мы помним, все началось с того, что в 1985 году Горбачев объявил «перестройку» и «новое мышление».
В 1988 году местная национально-ориентированная интеллигенция собралась в организацию «Мартиролог Беларуси» (мартиролог — список мучеников в религиозной традиции — прим. авт.) и разоблачила захоронение жертв сталинских репрессий в Куропатах.
Вскоре Мартиролог вырос в Белорусский Народный Фронт «Возрождение» — и пошло-поехало.
Списки основателей этих организаций теперь доступны в сети, и мы легко можем получить достаточно ясное представление о том, что за люди были зачинателями нового движения.
Рассмотрим список членов Рады «Мартиролога»1 на предмет профессиональной принадлежности участников.
Среди тридцати человек списочного состава крестьяне, врачи и учителя отсутствуют в принципе, есть рабочий — 1, режиссеры — 3, художники — 3, историки — 3 (доктора наук), журналисты — 5 (среди них два главных редактора), писатели — 7.
Для большей репрезентативности добавим в пробирку списки оргкомитета БНФ, а также Сойма, избранного на учредительном съезде партии2, и хорошенько все это перемешаем.
Теперь у нас 76 фамилий. Крестьян так и не появилось, зато появились: врачи — 1 и учителя — 1, рабочих стало значительно больше — целых 3. Еще мы видим: режиссеров — 4, историков — 7 (доктора и кандидаты), художников — 8, писателей и журналистов — 24.
Движение, прямо скажем, не рабоче-крестьянское.
По правде, это даже интеллигенцией сложно назвать, поскольку самые массовые «интеллигентные» профессии — врачи, учителя — представлены сугубо символически.
Перед нами пиар-отдел ЦК КПБ. Эти люди могли фрондировать, могли презирать заскорузлых хозяйственников и не понимать вымороченных идеологов. Но они вместе с ними делали одно дело — объясняли гражданам, что в советской стране «жить стало лучше, жить стало веселее», выступали на съездах, рассказывали байки пионерам.
И получали за это Ленинские премии, квартиры и студии в центре Минска.
Просто на определенном этапе они, в духе времени, перестали «работать на дядю», открыли свое дело и начали объяснять гражданам что-то другое.
Стоит разобраться, как и почему это произошло.
Фронт! Фронт! Фронт!
В 1988-89 годах года народные фронты на просторах СССР вылазили как грибы. Кроме Прибалтики с Молдавией и Азербайджана с Грузией существовали Ленинградский, Московский, Ярославский и туча других народных фронтов. Хотя бы чахлый фронтик появился едва ли не в каждом крупном городе России.
Все они позиционировали себя как низовые движения в поддержку перестройки и все активно обличали «сталинизм» и «бюрократию».
Синхронность возникновения, легкость легализации и однотипные лозунги наводили на мысль, что кампания запущена Горбачевым с целью поджать строптивых чиновников давлением снизу.
Пустить им ежа в штаны, как говорил Никита Хрущев.
Ежи слегка отличались деталями окраса. В Московском и Ленинградском фронтах под влиянием «молодых экономистов» (Гайдар, Чубайс и т.д.) упирали на экономические реформы и дебюрократизацию, а наши поэты и художники плотней налегали на захоронения жертв тоталитаризма.
Там были «сливки» интеллигенции вообще, а здесь — национально-ориентированные сливки.
Некоторое время существовала интрига: какая конкретно группа топовой интеллигенции возглавит процесс в наших краях. Но все решилось довольно быстро — раскрученные бренды взяли верх. Говорит тогдашний молодежный лидер, ныне политик Винцук Вечерко:
«Были небольшие группы «демократов вообще», чуждых национальному дижению, которые надеялись на изменения в Москве — «Современник» и т.д., на чьих встречах начала звучать идея создания Народного Фронта. На одном из собраний мы убедили участников, что без участия национальной интеллигенции — народных писателей Быкова, Барадулина, Брыля — нельзя создать такое движение»3.
Почему нишу тогда еще вполне лояльной оппозиции заняла именно верхушка творческой интеллигенции? Скорее всего потому, что именно она этого хотела, и потому, что она могла.
К примеру, историк Николай Митрохин, изучавший феномен русского национализма в СССР, отмечал выдающуюся роль в становлении различных диссидентских движений Союза писателей.
Возникшая еще при Сталине система привилегий — деньги из Литфонда, «писательские» дома, дачи, рестораны — крепили личные связи и формировали замкнутое в себе сообщество со специфическим самосознанием «инженеров человеческих душ», готовое поучать и требовать.
«Цеховой» дух и ментальность самостоятельной политической силы позволяли писательской корпорации в целом или отдельным её фракциям выступать по отношению к внешнему миру в качестве высокоэффективного лоббиста, пусть зачастую и бессознательно отстаивающего свои интересы, как в политической (свобода самовыражения), так и в экономической сферах»4.
В той или иной степени эти качества были свойственны и другим творческим союзам — и не только в Москве. В политической неразберихе конца 80-х такие сообщества получили шанс возвыситься и не собирались его упускать.
История одного чуда
Однако нельзя не признать тот факт, что зародившееся движение имело определенную социальную базу — были массовые акции, был актив для съезда, было кому сформировать партийный аппарат.
Один из интеллектуальных лидеров движения Сергей Дубовец в своей книге «Майстроўня. Гісторыя аднаго цуду» пытается показать всплеск национального сознания среди минской молодежи на рубеже 70-80-х.
Именно выходцы из неформальных студенческих объединений вроде «Майстроўні» и «Талакі» в конце 80-х помогли сливкам интеллигенции обрести некоторую силу и массовость.
Правда, Дубовец видит в этом чуд:
«Все в этой истории правда. Но история была бы неполной, если бы мы не учитывали, что это была история рождения чуда, а не просто какой-то группы или организации...»5.
Когда советский студент из хорошей номенклатурной семьи сначала начинает колядовать в козлиной шкуре и петь про «Куру-шчабятуру», а потом костерить папину партию и искать под кроватью маскалей — это действительно неожиданно. Но объяснимо.
Чтобы понять причину, нужно присмотреться к общесоветским трендам той эпохи, и прежде всего... к национализму русскому.
В середине 60-х, на волне «оттепели», мода на русскую этничность и традицию становилась общесоюзным мейнстримом.
Позаимствуем яркую картинку из книги «60-е. Мир советского человека» Петра Вайля и Александра Гениса:
«Именно тогда на обложках популярных журналов появились монастыри; в газетах — статьи о пряниках и прялках, истории о том, как Ротшильда потряс Суздаль; в стихах замелькали находки из словаря Даля: бочаги, криницы, мокреть; вошли в моду Глебы, Кириллы, Иваны; кружным путем через парижский Дом Диора возвратились женские сапоги и шубы; в ресторанах вместо профитролей подавали расстегаи...»6.
До антисемитского общества «Память» еще далеко и тогдашний русский этноцентризм был очаровательно мещанским
«Путь к русизму тут лежит через материальную культуру, на практике принимая кулинарно-бытовой характер. Интеллигент ставил на телевизор пару лаптей, пришпиливал к стене открытку с «Чудом Георгия о змие» и пил чесночную под ростовские звоны»7.
Однако после того как все это стало массовым и социально одобряемым, момент, когда и белорусский интеллигент отправится за лаптями, а найдет вышиванку, когда за Иванами и Кириллами потянутся Гэники и Франаки, стал вопросом времени.
Аристократия вышиванки
Время пришло на полтора десятилетия позже. В 65-м у нас просто не было достаточного количества национальной интеллигенции, у которой при слове «фольклор» не всплывали бы в памяти походы в клозет за хатой.
К концу 70-х городское население в БССР начало преобладать над сельским, число жителей Минска перевалило за миллион и в Беларуси таки появилась молодежь, готовая ставить лапти на телевизор. Но настроения во «взрослом» обществе уже заметно отличались от еще социалистического по духу шестидесятничества.
Вспоминает Светлана Слуцкая, в те годы студентка художественной школы им. Ахремчика:
«Однажды пришел Кубай (преподаватель Г. Соколов-Кубай — прим. авт.) и сказал: вы знаете, что у нас все было другим? Вы думаете, что белорусская культура — это какие-то платочки, а вы посмотрите на портреты Радзивилов — вот наша культура. Городской костюм был такой...»8.
Момент можно считать знаковым. Где-то здесь произошло зарождение одной из главных и, пожалуй, самой парадоксальной черты белорусского неонационализма.
Этнонеформалы возрождали и пропагандировали крестьянские обряды, пели народные песни, но при этом ассоциировали себя со шляхтой. Плясали в крестьянской вышиванке, но мечтали о княжеской мантии.
Слово Сергею Дубовцу:
«Помню, с какой увлеченностью «майстровцы» говорили про белорусское возрождение начала прошлого века и 1920-х годов, про древнюю аристократию ВКЛ, про её этикет и мировоззрение, которые так противоречили всеобщим стереотипам панибратства и уравниловки, среди которых воспитывались мы. Мы готовы были отправиться на край света, чтобы увидеть живого белорусского аристократа или профессора-нацдема»9.
Эстетика крестьянской общины — без панибратства и уравниловки, Народный Фронт — из «народных» художников и писателей, Рада Народной Республики — которую ни один народ никогда не выбирал.
Прикрытый народнической риторикой махровый элитаризм сразу и навсегда становится фирменным стилем.
Заметьте, как в первом же политическом заявлении — манифесте Мартиролога — дается оценка сталинских репрессий.
«Сталинские репрессии конца 20-х — начала 50-х годов уничтожали все лучшее, активное, разумное и творческое на нашей земле»10.
Вообще звучит диковато. Получается, что если у вас нет расстрелянного дедушки, то вы... мягко говоря, не из лучших.
Какими бы ни были репрессии: политическими — за взгляды, этническими — за национальность или даже за принадлежность к какой-то прослойке, оценки в категориях «лучше-хуже» неуместны.
Но для элитаристского сознания это обычное дело — есть просто люди и есть лучшие.
Мова нанова
На беду молодого движения перестройка запустила в большую политику не только сливки интеллигенции, но и множество других странных существ.
Когда на избирателя потоком сыплются из телевизора крепкие хозяйственники, сильные генералы и правдорубы из народа, образ профессора-историка или народного художника выглядит бледновато.
Все помнят, как наших героев в 1994-м играючи обошел на повороте ушлый провинциальный депутат, который, по его словам, знал, как «запустить заводы».
В ситуации столь острой конкуренции бывшему пиар-отделу КПБ оставалось занимался тем, что он хорошо умел — выстраивать вокруг себя мифологию, в которой они, неонационалисты первой волны, стали бы центральным системообразующим элементом. Создавать виртуальный мир, в котором заводы были бы неважны:
Но принципиально важна «мова», которую все, кроме них, забыли, и история — которую все, кроме них, понимали неправильно.
Характерно, что экономическая программа в те времена носила для национал-демократов зачаточный характер и сводилась к несложным лозунгам, вроде «пригласим лучших специалистов» или «сможем жить за счет транзита».
При этом одним из ключевых аспектов как внешней пропаганды, так и построения собственной идентичности стала параисторическая теория о том, что Великое Княжество Литовское зародилось не на территории современной Литвы, а в окрестностях Новогрудка.
Автор теории — преподаватель белорусской литературы из Молодечно Микола Ермолович, пребывая на пенсии, гонял в столичную библиотеку. Источников за пределами местной «ленинки» он не знал, а из тех что знал — спорил с теми, с которыми проще.
Поэтому свою версию реальности создал без проблем. В научных изданиях её не оценили, но в самиздате книга «По следам одного мифа: Было ли литовское завоевание Беларуси?» ходила с начала 70-х и к началу 90-х в узких кругах приобрела культовый статус.
Из нового местоположения колыбельки средневекового княжества следовали два актуальных вывода — в ВКЛ доминировала белорусская шляхта и в ВКЛ доминировала белорусская мова.
Появлялась интеллектуальная уловка, с помощью которой обитатель филфака, чьи родители (если не он сам) были извлечены советской властью из толщ сельской бедноты лет двадцать назад, мог, наконец, найти что-то общее между собой и вожделенной аристократией ВКЛ.
Он говорил на белорусской мове — шляхта когда-то предположительно тоже говорила на белорусской мове. А остальные от нее отреклись:
Отсюда проистекают еще две родовые черты белорусского неонационализма.
Во-первых — едва ли не религиозный культ национального языка, который обязательно нужно всеми силами возрождать как основной, и полубожественный статус его сертифицированных носителей-«хранителей», которые и должны руководить этим проникающим во все трещины жизни возрождением.
Во-вторых — страсть создавать в головах адептов замкнутые, функционирующие по своим законам конструкции, наподобие киношных вселенных «Марвел» или Диснея. Когда за каждой сказкой неизбежно выходят сиквел, приквел, пара спин-апов, игрушки и принт на маечку. Требуем улицу Быкова, а потом канонизировать Скорину — и всем шумно праздновать премию Алексиевич. И, да — купи значок и майку с флагом — или ты не белорус.
Победить так нельзя, но создать замкнутую на своем внутреннем мире секту размером в 5-10% электората и десятилетиями быть заметным фактором местной политики очень даже можно.
Изобретение традиции
Британский историк Эрик Хобсбаум говорил об «изобретенных традициях» — когда политическому «новоделу» приписывается фиктивная история, чтобы добавить ему святости и непререкаемости.
Для белорусского возрождения конца 80-90-х самой курьезной изобретенной традицией стала традиция антисоветского сопротивления.
Винцук Вечерко лихо «срезает» оппонента фразой: «Если кто-то копается в биографиях, то напомню, что я с 1979 года — в незалежницком, антисоветском подполье»11.
А вот что вспоминает о тяжелых годах антисоветского подполья Винцука первый премьер-министр независимой Беларуси Вячеслав Кебич:
«Несколько десятков парней и девчат, среди которых был сын заведующего экономическим отделом ЦК, нынешний лидер БНФ Винцук Вечерко, сын главного редактора газеты «Мінская праўда» Алесь Суша, дети других высокопоставленных партийных чиновников, собирались поочередно друг у друга на квартирах, читали стихи малоизвестных белорусских поэтов.
Разговор велся только на белорусском языке. Это и пугало идеологическое ведомство. В России в это время заявило о себе экстремистское общество «Память» и «Талака» воспринималась чуть ли не как его филиал.
Хотя, как впоследствии выяснилось, никаких политических замыслов молодежь не вынашивала; ей просто претила одиозная пропаганда советского образа жизни...»12.
И дело не в том, что антисоветского сопротивления не было. Какие-то эксцессы были, но к сливкам интеллигенции и детям номенклатуры это не имело никакого отношения.
Сам же Вечерко в другом контексте (снова обращаемся к книге Сергея Дубовца) говорит совсем другие вещи:
«Что такое Майстроўня в современной классификации? Это негосударственная организация, NGO. Но это аутентичнейшая из аутентичных неправительственных инициатив. В том смысле, что все делалось руками, головами и средствами самих участников. Только и исключительно. Разве что давали помещение, иногда — то давали, то нет»13.
Книга настоятельно рекомендуется к прочтению, ибо писалась явно «для своих», и многие известные персоны белорусского национализма удивительно откровенны.
И тут внезапно оказывается, что нормальные NGO в Беларуси были при Брежневе. Беспокоила «золотую молодежь» проблема языка — и получали они под это дело залы для мероприятий и публикации в газетах.
Всем было хорошо и весело, а самой страшной репрессией был выговор по комсомольской линии.
Привет из антисоветского подполья.
Однако попытка сливок интеллигенции и номенклатурных отпрысков порвать с реальным советским родством и любой ценой создать антисоветскую традицию имела долгосрочные перспективы.
Она закономерна привела их к тем, кто в ХХ веке действительно серьезно боролся с советской властью — нацистам и их ручным крысам из числа местных. Те тоже не любили панибратства и делили людей на лучших и худших.
С тех пор за нашими возрожденцами тянется длинный хвост откровенно «коричневых» публикаций и высказываний.
Королевство кривых зеркал
Самое время задаться вопросом — могло ли все быть иначе?
Ведь восточноевропейские «национальные возрождения» 19-го века (в том числе и робкие попытки белорусского) были не лишены демократического очарования.
Они тоже, в общем-то, были войной локальных элит за привилегии и выливались в языковые баталии, однако эмансипация языка и культуры социальных низов (а это были язык и культура низов) клонила к эмансипации низов в самом широком смысле.
«Мова» действительно становилась «зброяй», причем в классовой борьбе. Когда паны хрустят французской булкой под беседы на русском или польском, поднять тему «беларушчыны» — прямой путь к «Маліся ж, бабулька, да Бога, Каб я панам ніколі ня быў»14.
А там и до «Стрэльбы, хлопчыкі, бяры!»15 недалеко.
В случае же с белорусским «Адраджэннем» рубежа 80-90-х речь шла даже не о том, чтобы паном быть, а о том, чтобы паном стать. По форме все напоминало косплей национал-демократизма рубежа 19-20-го веков, но суть была совсем иной.
Если прежние деятели Возрождения ходили в народ за актуальной народной культурой, чтобы, творчески переработав, вывести ее в свет, то новые отправлялись фиксировать отклонения этой культуры от состояния столетней давности. Чтобы выставить народу неоплатный счет — вы «выраклісь мовы», забыли традиции, историю и т.д.
Теперь на всех, кто первую книжку в детстве прочел по-русски, лежит «первородный грех» перед предками, историей и еще кем-то, искупить который мы можем только пройдя курс десоветизации/белорусизации под руководством квалифицированных националистов.
При этом, кивая на советскую белорусизацию 20-х упорно забывают, что тогда белорусизировали школу и госаппарат под потребности реально белорусскоязычного большинства (к слову, еврейское меньшинство также получило увеличение роли идиш).
А теперь предлагается белорусизировать большинство на потребу внезапно ожившего и взбесившегося пропагандистского аппарата.
Еще одна изобретенная традиция гласит, что «БНФ добился независимости». Это, разумеется не так.
Не эти люди запустили кооперацию, опустошившую потребительский рынок. Не они разрешили комсомольским лидерам окуклиться в олигархов16. Не они начали Ново-Огаревский процесс и завели его в тупик. И не они воздвигали хозяйственные препоны между республиками.
Они на фоне всего этого только создавали мифы и героизировали себя.
Неонационализм конца 80-х является не причиной, а продуктом распада СССР. Следствием повторного расслоения позднего советского общества на классы. И их теоретические изыски — это попытка пристроить сливки местной интеллигенции, отпрысков номенклатуры и немногих примкнувших на верхушку пищевой цепочки.
Получилось так себе, но ребята не сдаются.
Знаете, чем сейчас занимаются наши националисты на Донбассе? Да «закладывают потенциал новой шляхты»!17 Они не меняются.
Эта история, разумеется, не закончена. Расслоение общества и в наших краях выходит на финишную прямую.
А там, где люди не равны по своим возможностям и статусу, всегда есть место идеологии, которая это неравенство оправдывает и освящает. Надежно отделяет «вату» от «элиты» и беззастенчиво ласкает самомнение последней.
Национализм, исхитрившийся заранее поставить нацию в позицию виноватой и подлежащей исправлению силами немногих избранных — это просто находка. Так что граждан, желающих натянуть на себя «княжескую вышиванку», будет всегда достаточно.
Другое дело, что в обществе, скроенном по образцу средневекового княжества, мест в рядах аристократии немного, и передаются они, как правило, по наследству. Об этом не стоит забывать
Примечания:
1 Мартыралог 1989. Стр. 5-6.
2 Навіны БНФ №7, 1989
3 Вінцук Вячорка: «Вынікам кастрычніка 88-га я бачу незалежную Беларусь».
4 Николай Митрохин: «Русская партия. Движение русских националистов в СССР 1953—1985». — М. 2003.
5 Сяргей Дубавец: «Майстроўня. Гісторыя аднаго цуду», Радыё Свабода, 2012.
6 Петр Вайль. Александр Генис «60-е. Мир советского человека».
7 Там же.
8 Сяргей Дубавец: «Майстроўня. Гісторыя аднаго цуду», Радыё Свабода, 2012. Стр. 416.
9 Сяргей Дубавец: «Майстроўня. Гісторыя аднаго цуду», Радыё Свабода, 2012. Стр. 159.
10 Мартыралог 1989. Стр.7.
11 naviny.by
12 Вячеслав Кебич: «Искушение властью» Минск 2008 стр. 73.
13 Сяргей Дубавец: «Майстроўня. Гісторыя аднаго цуду», Радыё Свабода, 2012. Стр. 432.
14 Богушевич.
15 Я.Колас «Мужык», 1909.
16 politicmain.ru
17 Белорусские добровольцы в Украине: «Мы закладываем потенциал новой шляхты»%Источник: imhoclub.by
Чтобы быть в курсе текущих событий и аналитики, используйте Новостную ленту
