Еще при жизни о министре Засядько ходило множество легенд. Не всем можно верить, но и отмахнуться от колоритного рассказа не так-то просто, если его можно «вычислить», зная шахтерскую удаль Александра Фёдоровича. Он родился в 1910 году в шахтерской Горловке. Отец его работал забойщиком, проходчиком. Во время Гражданской войны семья Фёдора Засядько подалась в село. Через три года ее постигла беда: родители развелись, и четверых детей поднимала и выводила в люди мать Саши – Акулина Тимофеевна. Саша стал ее верной опорой. Сперва помогал по дому, а в четырнадцать лет поступил учеником слесаря на паровозовагоноремонтный завод в городе Изюме Харьковской области. Потом, когда мама с детьми вернулась в отчий край, был слесарем на коксохимзаводе и на шахте №8 в Горловке. В той же должности трудился на шахте имени В.И.Ленина в Новошахтинске. Окончил Сталинский горный институт. Мама тянула свою лямку изо всех сил, помогая сыну, всячески поддерживая его стремление к учебе. Саша никогда не забывал этого. Его маме выпало счастье увидеть стремительный рост сына, услышать о нем доброе слово от шахтеров. Он легко и быстро прошел все «классы» нелегкой горной школы, со временем блестяще защитил докторскую диссертацию и поднялся в своей отрасли до министерских высот. Был заместителем Председателя союзного Госплана и заместителем Председателя Совета Министров СССР, Героем Социалистического Труда, кавалером пяти орденов Ленина...
В «Советскую Россию» обратились министр СССР М.И.Щадов и президент землячества донбассовцев в Москве Н.С.Лунев с просьбой посвятить публикацию легендарному маршалу шахтерской гвардии А.Ф.Засядько, столетие со дня рождения которого (род. 25.08.1910 г. по ст. стилю) отмечается в эти дни. В качестве автора очерка они назвали ветерана советской журналистики Николая Гончарова.
ЕГО ГОРНЯЦКАЯ ЗВЕЗДА начала восходить в тревожное время, в середине тридцатых годов на шахте №10-бис треста «Снежнянантрацит» в Донбассе. Угольным делом в СССР по совместительству тогда управлял Лазарь Каганович. Занятый большую часть времени неотложными делами в ведомстве путей сообщения, руководил он горняцкой отраслью методом набегов и разносов, после которых в прямом смысле летели головы угольных командиров...
Все это происходило на глазах у молодых инженеров Александра Засядько и Кондрата Поченкова. Они руководили угольными участками, и никто теперь не скажет, что у них творилось в душе при таком отстреле начальства. Документов об этом никаких не сохранилось, и я не хочу ничего выдумывать. Одно могу предположить, что зарубки в их сердцах эта народная беда оставила немалые. Но время было такое, что рядом с потаенным шахтерским горем, заглушая его, завораживая, гудел людскими страстями стахановский прибой. Он не мог не вывести на свою орбиту таких пытливых трудяг, как Александр Засядько и Кондрат Поченков – верных детей той удивительной и трагичной эпохи. На одном из многочисленных митингов, клеймивших «врагов» и «двурушников», раздались, как на запорожском кругу, недоуменные голоса шахтеров: почему не выдвигают таких честных парней, как Засядько и Поченков? Так Александр Засядько стал главным механиком, а его давний приятель Кондрат сел в кресло главного инженера шахты. Отныне до самой шахтерской «булавы» они будут, то сходясь, то расходясь в угольных служебных коридорах, шагать в суровой и отрадной шахтерской жизни. Им многое удавалось уже с первых шагов. Техника под их присмотром не подводила: они жестко наказывали тех, кто относился к ней небрежно. Вот почему шахта под доглядом двух талантливых горных инженеров работала как хорошо отлаженный механизм.
Последовало новое назначение: Кондрат стал начальником «Десятки», а Александр возглавил инженерную службу шахты. И тут он оставил свой добрый след. А когда Кондрат ушел управлять трестом «Несветайантрацит» в Ростовской области, кому руководить «Десяткой», двух мнений не было. На первом своем начальственном наряде Александр, услышав про очередной ДПД – день повышенной добычи, назвал его так, как меж собой его именовали шахтеры: «До этой самой женской штуки дверцы». Я, правда, сильно смягчил его выражение. Но шахтеры поймут меня правильно.
– Не дам гробить шахту в угоду очередному начальнику! Будем работать ритмично, без рывков. Пуп шахтеру еще пригодится...
И тут же из комбината «Сталинуголь» последовала солидная добавка к плану: мол, на радостях Засядько возражать не будет. Но они плохо знали его! Александр открытым текстом послал угольного чиновника из Сталино куда подальше. Тот побежал к начальнику комбината Никите Изотову – да-да, к тому самому знаменитому забойщику с горловской «Кочегарки», сделавшему при поддержке самого Сталина головокружительную карьеру. Впрочем, не только он один. Сподвижник Алексея Стаханова – блестящий забойщик Мирон Дюканов – после краткосрочной учебы в Промакадемии, как и Никита Изотов, тоже получил угольный комбинат – «Ворошиловградуголь». Но ни у того ни у другого начальственные дела не ладились... Никита приехал к Засядько сам. Долго они говорили, рассматривая схему шахтного поля «Десятки», но к согласию не пришли. Засядько твердил одно: шахте еще рано добавлять такую ношу, надорвется. Когда придет время, он сообщит сам.
Месяцев через семь в Наркомате топливной промышленности СССР и в комбинате «Сталинуголь» одновременно получили странную телеграмму из Снежного: «Шахта села на план. Засядько». Посланная туда комиссия удивилась целесообразности перемен, нашла, что шахте №10-бис нет равных в Донбассе, что производство организовано в лучших традициях горного искусства, что предприятие дает ежесуточно два увеличенных плана, а директор достоин поощрения. Каганович, наслышанный о строптивости Засядько, решил по-иному. Побывав у Сталина, он поощрил... шахту. Калинин издал указ о награждении ее орденом Трудового Красного Знамени. Тогда это было неожиданностью.
Между тем в целом дела в обеих областях Донбасса шли все хуже. Обеспокоенный этим, Сталин отстранил Кагановича от угольных дел, создал отдельный Наркомат угольной промышленности СССР, а во главе его поставил энергичного, толкового организатора Василия Васильевича Вахрушева. Это был очень удачный выбор. Из первой же поездки в Донбасс новый нарком приехал окрыленным. Побеседовав по душам с такими людьми, как Засядько и Поченков, он уже знал, каких перемен ждут в угольных краях. Через несколько дней Вахрушев неожиданно взял в наркомат Засядько и Поченкова, назначив их заместителями начальников главков. Первый из них занялся новой для него сланцевой промышленностью, а второй – добычей по Донбассу. У Василия Васильевича был оригинальный план. Подержав донецких выдвиженцев несколько месяцев в Москве в центральном угольном аппарате, присмотревшись к ним, исподволь раскрывая перед ними свои замыслы, он возвратил их в новом качестве в отчий край. Сняв сразу Никиту Изотова и Мирона Дюканова, он сам лично прилюдно вручил ключи от кабинетов начальников крупнейших угольных комбинатов своим московским сотрудникам. Засядько возглавил «Сталинуголь», а Поченков – «Ворошиловградуголь». Теперь старые друзья стали яростно соревноваться за первенство. Сперва шли, как говорят цыгане, ноздря в ноздрю. Комбинаты выровнялись и давали сверхплановый уголь. С каждым месяцем становилось все яснее, что Засядько побивает своего побратима…
ВОЙНА перепутала все его планы. Но он оказался как раз тем человеком, кто и в самых сложных ситуациях не теряется. Книгу бы написать об этих его военных днях и ночах!.. Немцы подходили к Донбассу. Времени было в обрез, однако он успел вывезти на Урал и в другие края порой под лютыми бомбежками не только забронированных шахтеров, но и их семьи, оборудование шахт, заводы угольного машиностроения. А сам, возглавив комбинат «Молотовуголь» на Западном Урале, сделал все, чтобы каждый работал как минимум за двоих – для Победы. Так Урал смягчил урон от потери Донбасса.
Но вот изгнали немцев из Тульской области, и Вахрушев, позвонив Засядько, сказал ему тепло усталым голосом:
– Собирайся, брат, в дорогу...
Став начальником комбината «Тулауголь», Засядько прежде всего взял на учет те шахты, где быстрее, откачав воду, можно гнать добычу. Но восстановление бассейна вел широким захватом. День-ночь, ночь-день – все перепуталось. Как-то в два часа ночи позвонил Сталин, спросил, когда туляки дадут первый уголь. Засядько назвал день и не ошибся. Уже в 1943 году, еще до освобождения Донбасса (в это трудно поверить!), Подмосковный угольный бассейн в полтора раза превысил довоенную добычу угля...
Однажды, это было 5 сентября 1943 года, проснувшись у себя в кабинете, ибо он часто и не покидал его, услышал голос Левитана: из его родной Горловки гвардейцы Красной Армии вышибли фашистов. Он всегда потом отмечал этот сентябрьский день, где бы ни был. Вышло так, что 5 сентября стало в его судьбе и радостной, и трагичной датой. Поняв, что снова пора собираться в дорогу, он почувствовал, как по его щеке побежала слеза. Удивился. Поднялся и застыл на месте. Он и в детстве редко плакал. Зазвонил телефон. Еще не справившись со своими чувствами, услышал о новом повороте в своей судьбе. Вахрушев поздравлял Александра Фёдоровича с назначением заместителем народного комиссара угольной промышленности СССР и начальником Главного управления по восстановлению шахт Донбасса.
В родном краю в первый же день он побывал в Сталине и в Горловке. Вдыхая дым пожарищ, обходя воронки, стремительно шагая по усеянным битым стеклом и кирпичной крошкой бывшим тротуарам, он невольно повторял строки из только что прочитанного фронтового репортажа Бориса Горбатова: «Здравствуй, земля родная! Чёрная... Горькая... Единственная... Здравствуй, Донбасс!»
Побывал на «Кочегарке» и на своей родной «Восьмой», превращенных в груду обломков, на Пролетарском проспекте остановился возле серебристых тополей, посаженных Никитой Изотовым и его бригадой. Бросились в глаза не их осколочные ранения, а необычные глубокие круговые раны, которыми были изуродованы все деревья. Старик-горняк замазывал их каким-то составом и бережно бинтовал. Увидев Засядько, пояснил: «То так их итальянские мулы погрызли, будь они неладны». Разговорились. Вокруг них быстро образовалась толпа. Порадовался, что люди настроены на работу и уже разбирают завалы. Узнал, что на шахте №19–20 немцы не успели взорвать мелкие шахтенки. Поехал туда. По дороге возвращался мыслью к тому старому горняку, что лечил тополя Изотова. Его работа показалась ему символичной. Так, с улыбкой, и влетел в поселок шахты №19–20. А там старики только что поднялись на-гора. Добыли первые десятки тонн угля. Взял, сколько мог ухватить, уголька, завязал в носовой платок и поехал в Сталино, не выпуская узелка из рук. Вечером из воинской части по полевой связи удалось дозвониться до Вахрушева. Коротко, телеграфным стилем доложил о том, что сам увидел. Помолчали. Потом не удержался, сказал: «А в Горловке уже уголь выдают. Сам видел. Вот держу в узелке...» Вахрушев понял чувства своего зама, но неожиданно спросил: «Ты знаешь, сколько французы восстанавливали угольные бассейны Нор и Па-де-Кале после Первой мировой?» – «Знаю, что долго. Но они нам не пример». – «А ты все-таки послушай: двадцать лет им понадобилось, чтобы поднять свои бассейны». – «Так то ж они!»
Вахрушев попросил срочно подсчитать объем разрушений в Донбассе.
Индустриальная история сохранила для потомства эти сведения. Под землей в затопленных шахтах горняков ждало огромное море, которое с каждым днем прибывало. Откачали, работая днем и ночью, более 600 млн кубометров воды. Только основных подземных выработок было приведено в рабочее состояние 1300 километров. Смонтировали почти триста шахтных копров. Уже эти три цифры говорят о невероятной работе. А сколько миллионов кубометров промышленных зданий (их считали на кубы) пришлось отстроить заново! Я не говорю уже о миллионах тонн обломков, которые вывозили в ближайшие овраги чаще всего на тачках или волоком. А монтаж оборудования, а строительство жилья, которого требовалось все больше! И в первые годы всю эту изнурительную работу выполняли в основном старики, женщины и подростки. Они же добывали уголь, как только удавалось добраться к пластам... Если бы мы работали французскими темпами, нам понадобилось бы ровно сто лет, чтобы восстановить Донбасс, ибо он пострадал от войны в пять раз больше, чем в свое время Нор и Па-де-Кале. Засядько поднял Донецкий бассейн из руин уже к 1950 году. В тот год угольная добыча там превзошла довоенную на четыре с половиной миллиона тонн.
Его знали на каждой шахте. Скромно одетого, чаще всего в спецовке, Засядько трудно было отличить от рядового горного специалиста. Мне рассказывали, что лишь дважды его видели в костюме и при галстуке. Это когда он принимал в Донбассе делегацию американских бизнесменов-угольщиков и когда в январе 1944 года на Вседонецком слете девушек-горнячек под плач зала вручал особо отличившимся забойщицам по отрезу на платье и по два куска душистого мыла, с невероятным трудом добытых в Москве его снабженцами. Об этом рыцарском презенте военной поры говорил весь шахтерский край.
Когда Засядько поднял на ноги Донбасс, свершив свой третий промышленный подвиг, Сталин понял: вот глава угольной отрасли. А как же с Вахрушевым? Он ведь такой же самоотверженный трудяга. И тут хитрый «кремлевский горец» решает уравнять их в звании, создать нечто подобное конкуренции в одной отрасли. Вахрушева назначил министром угольной промышленности восточных районов СССР, а Засядько – угольным министром западных районов страны. Образовались своего рода две крупные фирмы в одной отрасли. Сталин предчувствовал, что два титана постараются не уступать друг другу, а это только на пользу важнейшей отрасли. Чем не рыночный подход! Кстати, таким методом Сталин успешно пользовался и в атомной индустрии...
Еще два штришка. При утверждении в должности стало ясно, что более перспективными Политбюро считает восточные районы. Был еще один нюанс. Когда пригласили Засядько, вдруг раздалась реплика: «Говорят, что Александр Фёдорович с рюмочкой не в меру дружит...» Сталин немедленно ответил: «Засядько меру знает»... Был ли то хорошо поставленный эпизод спектакля в верхах ради воспитания или просто нашелся принципиальный человек, теперь сказать трудно. Но это явно подстегнуло честолюбивого Засядько и на какое-то время отвело от него очень распространенную беду...
УГОЛЬНАЯ отрасль оказалась перед сложной проблемой технического обновления. Ведь даже Донбасс возрождался на старой основе – с бора по сосенке. Оба министра это остро чувствовали. В лавах было слишком много людей ручного труда. Отрасль потрясали аварии, унося ежегодно сотни шахтерских жизней. Засядько собрал ученых-горняков и проектировщиков и повел с ними трудный разговор.
Для начала спросил: «До каких пор будем терпеть в лаве изматывающий труд навалоотбойщика?» Ученые отвечали столь же откровенно: «Нужен сильный специализированный «Гипроуглемаш». Тогда появится техника не хуже заморской». Засядько согласно кивнул и, заключая разговор, добавил, что научные центры нужны не только на московском асфальте, но и во всех угольных краях. Как портной шьет по мерке каждому заказчику, так и машины надо создавать применительно к группам пластов. Так появился «Донгипроуглемаш». А поскольку министерство восточных районов не хотело отставать, то вскоре в Новосибирске создали «Сибгипрогормаш», а в Караганде – «Гипроуглегормаш». Оба министерства стали быстро готовить машиностроительную базу под научно-конструкторский задел – обновлять свои заводы горного оборудования. Состязание теперь закипело, охватывая лучшие умы отрасли во всех бассейнах. Но в разгар этих работ Василий Васильевич Вахрушев умер в возрасте сорока пяти лет, и Засядько стал единовластным министром угольной промышленности СССР.
Однако состязание уже не угасало, подхлестывая создателей машин. На гребне его не без подсказки министра возникли объединенные творческие группы из столичных и местных конструкторов и заводских специалистов. Одна из них (Клорикьян, Сукач, Хорин и др.) создала комбайн «Донбасс», долго служивший шахтерам. Увидев его в действии, министр, обладавший мощным интуитивным даром, обрадовался, но тут же заметил и уязвимое место «Донбасса» – машина рубила уголь только в одном направлении, не имела обратного полезного действия. «На переноску его для следующего рабочего цикла уйдет, наверное, не меньше смены. Уйма потерянного добычного времени! Подумайте о челноке», – сказал будто мимоходом Засядько и своим удивительным инженерным заглядом приоткрыл, по сути, целую полосу научных поисков, которая привела потом отрасль к изобретению знаменитого комбайна «К-52», скоростной узкозахватной выемке, шагающим крепям, движению тысячников, мировому лидерству в угледобыче...
Министр ревниво следил за отношением своих управленцев к новой технике. По словам Бориса Фёдоровича Братченко, министра угольной промышленности СССР в последующие годы, «Засядько болел комбайновой добычей и буквально бросался на выручку машине, если она где-нибудь по чьей-нибудь вине оказывалась в загоне».
Но комбайновая добыча – это только часть огромной, поистине всеобъемлющей работы, которую вел министр по обновлению угольной промышленности. Он научно обосновал на новом этапе догадку Алексея Стаханова о том, что появление машин в забое требует новой организации труда в добычных и подготовительных забоях. Так возник график цикличности, лучше других освоенный первым дважды Героем Социалистического Труда в угольной индустрии Иваном Бридько. Засядько не раз бывал у него в лаве. «Чтобы угольный участок действовал как часы, по установленному графику, – говорил новатор, – предварительно воспитайте умельцев на каждой смежной операции, никогда не забывайте, что цикличность – понятие комплексное». Именно так понимал ее и министр. Но он смотрел дальше забоя. Он видел всю отрасль обновленной в соответствии с новой техникой. Подчас забегая мыслью далеко вперед, Засядько хотел, чтобы понятие цикличности вошло в быт каждого горняка – от рядового механизатора до министра. Он ненавидел легковесных трепачей, которые не понимали, что новая техника разрушила и отвергла старый шахтерский уклад везде, что рождается новый тип шахты, и это должны понять и на подготовительных работах, и на проходке стволов, которые тогда еще велись черепашьими темпами, и на прокладке новых подземных магистралей, и на возведении поверхностных сооружений, и на таких новых направлениях, как гидродобыча и подземная газификация углей, и на реконструкции старых шахт, где можно дешевле получить большой уголь... Создав ряд специализированных институтов и производственных подразделений, подключив большую горную науку к своим преобразованиям, министр задался целью создать угольные гиганты с централизованным хозяйством на поверхности, которое бы обслуживало целый куст шахт и тем снижало затраты на добычу. На многих направлениях горных работ он успел добиться небывалых успехов. Назову хотя бы мировые рекорды проходки шахтных стволов, достигнутые в тресте «Донбассшахтопроходка», созданном Засядько.
Дальнозорок был наш угольный министр! Опыт донецких шахтопроходчиков вскоре был востребован на стратегических оборонных работах, на космодромах. А какие люди выросли на скоростной проходке стволов! Назову лишь два имени: Раффи Тюркян в двадцать восемь лет стал лауреатом Ленинской премии, а потом и доктором технических наук, профессором, почетным гражданином Байконура; мастер скоростной проходки Александр Пшеничный – Героем Социалистического Труда, первым заместителем министра угольной промышленности СССР...
Говорили, что украинский Донбасс был на особом счету у Засядько, что он там бывал чаще, чем в других угольных бассейнах. И это верно. Забывают только сказать, что Александр Фёдорович был депутатом Верховного Совета СССР по Чистяковскому избирательному округу в Донбассе и ежемесячно принимал там избирателей, встречался с шахтерами в рабочих поселках. Но была еще одна отрада в тех поездках. На шахте №10 в маленьком домике, приписанном к этой шахте, жила мама Засядько – Акулина Тимофеевна. Сколько раз просил и он, и его жена, чтобы она переехала в Москву! Но мама упорно отказывалась. Она привыкла жить среди шахтеров, которые хорошо помнили ее, Сашу, и держалась за свой угол. Приезжая в Донбасс не только по депутатским делам, Александр Фёдорович первым делом направлялся к маме. Там был традиционный чай, который Акулина Тимофеевна заваривала особым способом, и долгая беседа с сыном. И уже потом Александр Фёдорович с душевным теплом от мамы уезжал по своим делам…
Он много сделал для шахтеров, для улучшения качества их жизни. От повышения зарплаты, снабжения горняцких районов, ряда льгот до введения особых мундиров, Дня шахтера, специальных отличий. Передают такой его разговор со Сталиным: «А зачем им мундыры?» – спросил вождь неугомонного министра. – «Они, товарищ Сталин, люди солдатского склада. Форма подчеркнет их содержание». Сталин согласился: он любил, когда министры философски осмысливали обычные житейские дела.
Не знал в ту минуту Засядько, что очень скоро ему придется снова посетить кабинет генсека, но уже в другой роли… Отставал крупный угольный комбинат. Засядько поговорил с его начальником А. и попросил побыстрее выровнять шаг. Тот обещал. Но слова А. не сдержал. Засядько послал комиссию. Она вернулась с обескураживающей вестью. За последний год А. не спускался ни в одну из шахт. «Тащите его на коллегию», – приказал министр. В назначенный день А. явился в министерство.
– Видите, – вдруг взорвался Засядько, – какую рожу наел! То-то он и в шахту боится лезть с таким пузом. Опасается, как бы не заклинило в гезенке...
А. пытался что-то сказать, но министра уже понесло:
– Ты, мать-перемать, когда угольный долг вернешь?
– Я, может быть, и виноват, но оскорблять себя не позволю! – вдруг прервал министра начальник комбината.
– Ты обос...ся кругом, да еще и возникаешь! Есть предложение снять А. за развал работы.
Коллегия дружно проголосовала «за», и начальник комбината ушел. В тот же день в гостинице он написал личное письмо Сталину. Никто не знал в министерстве, что когда-то их пути то ли в ссылке (он был старым членом партии), то ли на обратном пути в Петроград пересекались. А. тонко намекнул своему адресату об этом и рассказал в письме, что на коллегии Минуглепрома СССР постоянно висит мат. Разумеется, он умолчал о том, что министр ругал только разгильдяев, оскорблявших его любимую работу.
Прошло несколько месяцев. Все успели уже забыть о той коллегии, как вдруг помощник вождя Поскребышев позвонил Засядько и сказал о том, что завтра в 10:00 ему надлежит быть у товарища Сталина. Министр явился точно в назначенное время. Сталин велел ему сесть и молча стал набивать табаком свою знаменитую трубку. Потом так же молча прошелся раз-другой перед застывшим министром. Наконец спросил:
– Как дэла, Алэксандр Фёдорович?
– Я оцениваю их как хорошие, товарищ Сталин, – сказал Засядько. – В этом году ввели в действие несколько шахт, разрез, сотни новых машин, серьезно возросла добыча, сэкономили немало средств...
– Это я знаю, а как у вас атнашения с таварищами по работе?
«Наверняка «стукнул» кто-то», – подумал министр, встретившись со взглядом Сталина, не сулящим ничего хорошего. Но был еще тот, другой, «внутренний», упрямый Засядько, и он подал свой голос:
– Это не мне судить. Когда нужно, спрашиваю строго...
– Разная бивает строгост! – вел дальше Сталин. – Даже такая, аказывается, – стукнул Сталин трубкой по столу, и из угла кабинета вдруг раздался усиленный специальной аппаратурой разъяренный голос Засядько:
– Вы когда, б...ди гребаные, будете давать уголь Родине? Мать-перемать, денежки получаете хорошие, а где отдача за них, я вас спрашиваю? – орал Засядько. И с каждым щелчком (видно, лента была склеена) все сильнее, все забористее брань...
В коротких перерывах Сталин пристукивал своей трубкой и спрашивал иезуитски у обливающегося холодным потом Засядько:
– Ясно, Алэксандр Фёдорович?
– Ясно, товарищ Сталин...
Длилось это действо минут двадцать. Наконец раздался резкий щелчок, и наступила малопонятная тишина. Перед этим Сталин еще раз задал свой вопрос, и Засядько отрешенно ответил не своим голосом, что ему уже давно все ясно. Сталин махнул зажатой в руке трубкой и сказал резко:
– Идыте!
Стремительно поднявшись, Засядько выбежал из кабинета...
Зачем я рассказываю этот эпизод сегодня, услышанный мною впервые от Бориса Горбатова? Я думаю, что наш угольный министр при всех своих слабостях был столь оригинален и велик, что даже Сталин не решился отставить его от важнейшей отрасли и прибегнул к своеобразной педагогике. Как бы там ни было, а после этого урока, словно бабка пошептала, долго угольные чиновники своего министра не узнавали.
После верховной выволочки Засядько всю ночь не спал. Впервые уколом отозвалось сердце. Конечно, он переживал, не зная, что за всем этим последует. Вспоминал всякие случаи из своей бурной жизни. «Никто не скажет, как я поднимаю людей старательных, – горько шептал про себя... – Вот взять хотя бы шахту «Западная-Капитальная» треста «Несветайантрацит» в Ростовской области, где столько новой техники испытывали! Особенно отличился сынок Кондрата Поченкова – Анатолий, начальник участка. Врубопогрузочная машина у него работала как часы. Не шахта была, а испытательный полигон. Каждая машина обильно полита шахтерским потом. И по заслугам получили там Сталинскую премию. Сколько мне сил стоило доказать кабинетным шаркунам, что они достойны ее. Только кто вспомнит об этом? А вот про мат вспомнили... Вроде это самое главное»...
Но наутро он явился в министерство, как всегда, в новеньком горном генеральском мундире. Обменялся шуткой с секретарем и – за дела. В них позабылось все.
Шли дни за днями. Засядько наверху не беспокоили, и он все чаще стал уезжать в угольную глубинку. Там и услышал о смерти Сталина. Новый вождь Никита Сергеевич Хрущёв сразу занялся угольными делами. Как-никак был шахтером. Несколько раз приглашал Засядько на беседу. Сперва было просто земляческое прощупывание, своеобразный обмен доверительной информацией. Но однажды – вопрос в лоб: «Сколько еще мы будем покупать уголь за границей?» Это беспокоило и Засядько. Обещал подумать. Потом внезапный вызов. «Ваша отрасль нам слишком дорого обходится». – «Так и бывает, когда она меняет техническую оснастку. Все вернем угольком». Тогда Хрущёв коснулся оплаты шахтерского труда. Нужны, мол, перемены. «Но такие, чтобы шахтер не остался внакладе». Заспорили и расстались недовольные друг другом. Засядько стоял неколебимо, защищая интересы горняков...
Приехав в министерство, закрылся в комнате отдыха и выпил стакан водки. Сел в кресло и услышал звонок кремлевской «вертушки». Звали снова срочно к Хрущёву. Решил ехать. Никита вышел из-за стола и, приблизившись к министру, который невольно отступал, проговорил, что, мол, Засядько выводов в своем поведении не делает. «Нам ничего не остается, как укрепить руководство отрасли». – «К тому все шло», – отозвался министр и тихо покинул кабинет Хрущёва. Министерство угольной промышленности СССР возглавил Александр Николаевич Задемидко.
А Засядько назначили начальником небольшого комбината «Челябинскуголь». О том, куда сослали Засядько, вы не найдете ни в одной энциклопедии. Но слух по угольным краям разнесся мгновенно, и в Москву потоком понеслись письма от шахтеров. Особенно много их было из Донбасса. Хрущёву, конечно, докладывали о них. Да он и сам почувствовал, какого работника потерял в правительстве. Тогда он решил как-то загладить свой промах и, сняв министра угольной промышленности УССР Кузьмича, сам лично повез Засядько в Донецк, где находилось министерство. Тогда уже было решено быстро построить в Донбассе несколько десятков небольших комсомольских шахт на выходах пластов. Вот и пусть займется ими Засядько. На стадионе устроил представление, в котором участвовали тысячи шахтеров.
Едва Хрущёв сказал, что привез им нового министра, замечательного шахтера и блестящего организатора, как весь стадион загремел аплодисментами. «Смотри, как тебя принимают!» – сказал Хрущёв. Засядько промолчал.
Наутро, появившись на коротком совещании в министерстве, он неожиданно сказал, что все старые решения, принятые в этом здании, подлежат пересмотру – станем жить с чистого листа. Дальше были будни, среди которых все угольные чиновники поняли, что значит жить с чистого листа. Новый министр потребовал знать дело не по бумагам, а по живой практике. Сам побывал на всех стройках и во всех шахтах. Горный инженер Е.Д.Шевцов в своем письме рассказывал, что было потом. Министр выбирал беспокоившую его шахту, приезжал туда дней на десять с руководителями главков и оседал на ней.
Вот я рассказываю о том, как бережно растил Засядько молодые кадры. Таких примеров мне приводили десятки. Но я не могу не отметить здесь, как уважительно, с какой любовью он относился к ветеранам. Бывший заместитель министра угольной промышленности Украины Евстафий Иванович Носик, которого я хорошо знал по работе еще в Горловке, как-то рассказывал:
– Доложили однажды Засядько о двух кандидатах на одну и ту же должность в министерстве. Один из них – умница и трудяга – перешагнул уже пенсионный возраст, но был здоров, опытен и неутомим в работе. Второй – молодой, инициативный, говорливый молодой инженер. Александр Федорович хорошо знал того и другого и бестрепетно выбрал ветерана. Заметив при этом: «Таких беречь надо. Пусть лучше будут белоголовые, чем пустоголовые»...
При Засядько угольная промышленность Украины шла в рост. Хрущёв этого не мог не видеть. И Никита Сергеевич все чаще думал об украинском угольном министре. Никите очень не хватало такого деятельного помощника, и он снова забирает его в Москву. Сперва, подержав некоторое время в Госплане СССР, Хрущёв назначает Засядько заместителем Председателя Совета Министров СССР. Об этой поре можно сказать только одно: этот человек резко отличался от своего окружения редкостным трудолюбием и ненавистью к бюрократии.
Надо заметить, что монолитная московская бумажная братия мстила ему мелочно и подло. Стоило ему в Китае, где решили строить малые домны чуть ли не в каждом дворе, простодушно сказать, что они, китайцы, чепухой занимаются: «Чугун – это не кашу варить!» – как это было соответственно преподнесено Хрущёву, а тот кольнул его прозвищем «великий дипломат». Слушок стал перекатываться в коридорах Совмина, больно раня сердце впечатлительного человека.
После целого ряда столкновений с Хрущёвым Засядько оказался на посту председателя Госэкономсовета. Занимаясь разработкой важнейших проблем промышленности, Александр Фёдорович не забывал свою родную угольную индустрию и там. В 1959 году вышла его книга «Топливно-энергетическая промышленность СССР». Но то по сути уже было его завещание. Болезнь сокрушала могучий организм этого человека. Все чаще прихватывало сердце. О его последнем дне ходит устойчивая легенда. Не стану ее повторять. Скажу так. Это был тот самый памятный сентябрьский день, в который наши солдаты освободили его родную Горловку от фашистов. 5 сентября 1963 года он был, как всегда, у старого друга. Вспомнили, конечно, родные края. Возвращаясь, почувствовал острую боль в сердце. Присел на скамейку и умер мгновенно, как от пули. В тот самый час его родная Горловка озарилась огнем фейерверка: там праздновали двадцатилетие освобождения города. На столе в горкоме в ворохе поздравлений лежала и скромная телеграмма Александра Фёдоровича. В ней были последние строки, которые он написал в своей жизни.
Николай ГОНЧАРОВ
[02/09/2010]
Источник: sovross.ru
