Выступление Андрея Фурсова на круглом столе к 60-летию со дня смерти Сталина.
Уважаемые коллеги, более двадцати лет прошло с разрушения Советского союза. Советский союз рушили под аккомпанемент кампании десталинизации, которую устроила перестроечная шпана. И, казалось бы, за 20 лет эти люди и их идейные наследники должны были угомониться.
Но ничего подобного.
Время от времени начинаются компании десталинизации, и Михаил Геннадьевич правильно сказал, что отчасти это вызвано желанием «распилить бабки».
Но ведь кто-то «дает бабки» на это, — и я бы хотел порассуждать о том, кто и за что ненавидит Сталина.
Прошло уже 60 лет после его смерти, 20 лет нет Советского союза, а ненависть остается и она, действительно, реальна.
Внутри страны при жизни самого Сталина его ненавидели две группы советского истеблишмента.
Одну можно условно назвать левыми глобалистами: это те, кто стремился к мировой революции, это гвардейцы кардиналов мировой революции Ленина и Троцкого. Они считали, что Сталин предал дело революции, когда тот начал демонтировать структуры левых глобалистов, Коминтерн, например, когда начал отменять праздники. Кстати, коллеги, кто помнит, как исходно назывался праздник, который потом стал называться День Великой Октябрьской Социалистической Революции? Вот до 1936 года как он назывался?
Реплика из зала: Первый день…
Андрей Фурсов: Совершенно верно, Первый День Мировой Революции. В 1936 году его отменили, а в 1943 году он стал называться днем Великой Октябрьской Революции.
В том же 1936 году впервые появляется термин «советский патриотизм», то есть начинается этот поворот.
Вторая группа, которая, естественно, не могла любить Сталина, — часть номенклатуры, которая была ориентирована на потребление. Как вы знаете, номенклатура – это слой, который характеризуется очень жестко ранжированным иерархическим потреблением.
Естественно, значительная часть номенклатуры хотела потреблять значительно больше. И вот этот потребленческий курс, который вел к превращению номенклатуры в квазикласс, и люди, которые были персонификаторами этого курса, естественно, со Сталиным были несовместимы. Они его не любили, ненавидели, и Сталин им отвечал тем же.
Когда Сталин узнал, что эвакуированные в Самару номенклатурные работники, хотят устроить спецшколы для своих детей, он их назвал «проклятой кастой». И когда Сталин говорил, что по мере строительства социализма классовая борьба и сопротивление этому процессу будет нарастать, он имел в виду не традиционные слои вроде кулачества и так далее, как у нас некоторые считают, — он имел в виду номенклатуру. И перестройка это показала, как сказал бы Набоков, со стеклянной ясностью.
Парадоксальная смычка этих двух групп: левых глобалистов, грезивших мировой революцией, и тех, кто стремился к потреблению, и сложили, условно говоря, троцкистско-бухаринский, вошедший в историю право-левый блок.
Эти люди ненавидели Сталина в советском истеблишменте.
И превращение в главную задачу КПСС «удовлетворение растущих материальных потребностей советских граждан», внесенное в 1961 году в ее программу, было победой потребленчества, потребленческой линии номенклатуры.
Параллельно с этим шла интеграция советской номенклатуры в мировой рынок, мировую систему. Для меня наиболее сильным визуальным примером этого служит фотография: Косыгин в Канаде, будучи председателем Совета министров СССР, сидит в головном уборе американского индейца под портретом английской королевы.
Это очень символично, это воспоминание о будущем номенклатуры.
А кто ненавидел и ненавидит Сталина, кто и чего не мог и не может простить ему вне страны?
Нужно сказать, что Сталин трижды ломал планы глобалистов, рвал «дорожные карты» глобализации. Здесь коллега Рыбас говорил о кризисе конца 80-х годов: он абсолютно точно зафиксировал ту дату, с которой все покатилось.
Но, помимо сельскохозяйственного кризиса, в 80-е годы произошли еще два важных события.
К 80-м годам практически весь мир был поделен и исчерпан. Поэтому в 1884 году на Берлинской конференции было принято решение, что страны, которые не могут сами осваивать свои природные ресурсы, должны открыться миру, а если они не могут или не хотят открыться, — значит их нужно открыть силой. Официально было заявлено, что имеется в виду Африка, но ради Африки тогда никто ничего не стал бы предпринимать: речь шла о России. У Александра III оказались крепкие нервы, и из этого ничего не вышло.
Однако, кроме этого, с 1888 года британцы поставили задачу уничтожения недавно к тому времени сложившейся Германии, причем путем стравливания с Россией.
Это был некий глобалистский план, и Сталин срывал его трижды: в 1927-29 годах, когда он развернул страну от мировой революции к построению социализма в одной отдельно взятой стране, в 1943-44 годах, когда он разгромил вермахт, и в 1952 году, к которому, по сути, была восстановлена страна. Не за 20, как считали западные экономисты, а всего лишь за 7-8 лет.
Кроме того, Сталин показал реальную альтернативу глобализму: это неоимперское образование, которое является антикапиталистическим по своей сути.
Гитлеровский режим не был альтернативой новому мировому порядку, наоборот, — это был брутальный эксперимент западных элит по созданию нового мирового порядка, включавший в себя двухконтурную систему управления, неоорденскую систему СС, партию. И в этом смысле все попытки приравнять гитлеризм к сталинизму исходно обречены на провал в силу своей антиисторичности: это были две принципиально различные по своему отношению к капитализму системы.
Хотя попытки такие предпринимались и будут предприниматься. Поскольку целеполагание нынешней западной элиты очень близко к нацистскому, — просто практически идентично, если посмотреть внимательно, — то постоянные попытки скомпрометировать альтернативы ему представляются неизбежными.
Кроме того, Сталин, безусловно, ключевая фигура всей русской истории, и, когда Яковлев говорил, — я цитирую не дословно, конечно, — что мы ломаем не Советский союз, а всю тысячелетнюю парадигму русской истории, главной фигурой, через которое это ломалось, был Сталин.
Почему?
Потому что Сталин не просто человек, это феномен.
Кстати, Сталин сам это прекрасно понимал. Однажды он сказал своему сыну Василию, который жаловался, что к нему плохо относятся в школе и занижают оценки: думаешь, ты Сталин? — нет, ты не Сталин; думаешь, я Сталин? — нет, и я не Сталин. Потом он показал на свой портрет: вот, он Сталин.
Михаил Делягин: Он сказал: «Сталин — это СССР».
Андрей Фурсов: И показал при этом на портрет.
Так вот, Сталин связал линию мирового революционного движения и Россию, — а, кроме того, Сталин связал воедино революционную линию внутри России и линию имперской, самодержавной России, причем он делал это очень последовательно.
Ключевые даты этого процесса, как я уже сказал, — это 1927-29 года, 1936 год, 1943 год – роспуск Коминтерна, хотя de facto это было сделано раньше, плюс гимн, погоны и так далее и, наконец, 1952 год – переименование ВКП (б), в КПСС.
Очень интересно, что есть люди, которые это прекрасно понимают даже на Западе.
Вот, например, враг коммунизма Мельник-Боткин. Это внук Боткина, врача, который, — если расстрел царской семьи происходил именно там, где считается, то он был расстрелян в 1918 году.
Так вот, Мельник-Боткин – начальник французских спецслужб при де Голле. Недавно он дал очень интересное интервью, в котором сказал, что к 1917 году в России было много кошмара, а самое позитивное, что было в России, — это Иосиф Виссарионович Сталин, который построил страну.
Кстати, Боткин, в отличие от многих наших людей, назвал почти точную цифру расстрелянных или осуждённых на расстрел по политическим причинам. Он назвал 700 тысяч, коллега Рыбас дает чуть-чуть более точную цифру, но это, естественно, не миллионы и не десятки миллионов, как утверждает наша, так сказать, либерастическая публика.
Ну и последнее, о чем хочу сказать: Сталин сделал нам совершенно фантастический подарок — он нам подарил девяностые и нулевые годы.
Ведь с того момента, когда Россия в XVI веке появилась, как крупная держава, ось европейской политики – уничтожение этой державы по принципу «ничего личного». Просто объективно надо устранить геоэкономического, геополитического конкурента.
И каждый раз Западу не хватало чуть-чуть.
Например, после первой Смуты нас можно было брать голыми руками, но на Западе шла Тридцатилетняя война, а к тому времени, когда она закончилась, мы получили пространство для вдоха и могли уже бить поляков.
После петровских реформ Россию тоже можно было брать голыми руками, но в Европе шли войны за испанское наследство, австрийское наследство, — и мы опять выскочили.
После гражданской войны нас тоже можно было брать голыми руками, но Сталин сыграл на противоречиях англосаксов и немцев, англичан и американцев, Ротшильдов и Рокфеллеров.
А вот после 1991 года такой передышки могло и не быть, потому что Запад был един, — но у нас к этому моменту оставалось еще ядерное оружие, у нас оставался сталинский фундамент. И вот эти 20 лет, которые заканчиваются, представляют собой подарок от сталинской эпохи.
Я не согласен, что Сталина нужно забыть, — нет, Сталина нужно помнить.
Нужно ли забывать Черчилля? Тоже не нужно: врагов нужно помнить.
Думаю, мы вовсе не прошли пик нашей истории. Когда-то Черномырдин сказал — мол, Россия исчерпала лимит революций. Я тогда подумал: да, кто ты такой? Серый завхоз, ты будешь рассказывать, исчерпала Россия лимит на революции или нет.
Поэтому, думаю, нужно быть осторожнее с такими формулировками, а что касается Сталина, то я хочу закончить цитатой из Шарля де Голля, который сказал буквально следующее: «Сталин не ушел в прошлое, он растворился в будущем». Спасибо.
Я бы хотел буквально 2 слова сказать по поводу линии Коминтерна на развязывание мировой революции и отношение к ней Сталина.
Сталин, естественно, на уровне риторики, поскольку он называл себя учеником Ленина, должен был соблюдать определенные правила. Но вся его политика с середины 30-х годов, — а, пожалуй, и раньше, — была направлена на создание квазиимперской, неоимперской структуры на антикапиталистической основе.
Его политика по отношению к Коминтерну была очень жесткой. Например, разведка Коминтерна была великолепной, но ее пришлось разгромить, потому что она играла на другую сторону. У Сталина была, правда, и своя личная разведка, но, тем не менее, этим ресурсом пришлось пожертвовать.
Если мы посмотрим, что было после Второй мировой войны: если бы Сталин стремился к мировой революции, то везде мы насаждались коммунистические режимы. А происходило все точно наоборот.
Сталин, например, ни в коем случае не хотел коммунистического Китая. Он предлагал американцам разделение Китая на две части: Чан Кайши и Мао Цзэдун.
Сталин вообще предпочитал левые националистические режимы, — поэтому, например, Демократическую республику Вьетнам не признавали несколько лет, на что вьетнамцы были очень обижены. Признали ее уже де-факто, то есть курс Сталина был не на Мировую революцию, а на другую схему управления миром.
Я очень рад, что здесь сказано было о наличии договоренностей с Рузвельтом. Мы можем только догадываться об их сути, но дело в том, что, как сказал однажды тот же Сталин, «есть намерения, есть обстоятельства, и логика обстоятельств сильнее логики намерений».
Рузвельт представлял государственный монополистический капитализм, который мог терпеть системный антикапитализм, которым был Советский Союз. Но после Второй мировой войны возникла новая молодая хищная фракция мирового капиталистического класса, — корпоратократия, представителем которой был Трумэн. Они сосуществовать с системным антикапитализмом не могли. Отсюда смерть, по-видимому, насильственная, Рузвельта и многие другие вещи.
Вообще, надо заниматься не обороной, а наступлением.
Нам нужно, прежде всего, написать толковый учебник истории.
Нам нужен толковый учебник истории Запада. Есть такой историк Доминик Ливен, который написал, что вся нынешняя западная историография, — это англосаксонское, протестантское самовосхваление.
Нам нужно писать другую историю.
Помню, однажды был на телевидении, и передача была посвящена вопросу: где больше насилия, в русской истории или на Западе? И я задал вопрос оппонентам. Средневековый западный город. Что первое видел путешественник, когда в него въезжал?
Виселица! Это то, чего не было никогда в русской истории. Западная история принципиально жестока. И в этом отношении нам нужно писать учебники и своей истории, и западной истории, потому что мы, в основном, отбрехиваемся. Нам говорят: Советский Союз точно так же виноват в возникновении Второй мировой войны, как и Гитлер. А мы начинаем говорить: нет, он не так же виноват.
Не это нужно говорить: нужно указывать на то, что Вторая мировая война возникла из-за англо-американских противоречий, что главные поджигатели – англосаксы. Врага нужно бить по-сталински, на его территории.
Интуиция историка мне подсказывает, что мы накануне совершенно новой ситуации, в которой очень многие вопросы прогностического характера и ответы на них абсолютно иррелевантны.
Источник: svrussiaspb.ru
