Частичная мобилизация: бывало и хуже

В сентябре 1939 г. советское руководство решило провести частичную мобилизацию Красной армии. Мобилизация проводилась как скрытая, в документах её именовали «большими учебными сборами» (далее БУС). Данный шаг был предпринят в условиях начавшейся в Европе войны. Пополнившиеся в ходе «сборов» запасниками части участвовали в Польском походе Красной армии, во вводе советских войск на территорию Прибалтики и в боевых действиях против Финляндии.

Первый шаг к мобилизации был сделан 3 сентября, когда Политбюро ЦК ВКП(б) постановило, во-​первых, задержать на месяц подлежащих увольнению со службы красноармейцев и младших командиров шести военных округов (Ленинградский — ЛВО, Московский — МВО, Калининский — КалВО, Белорусской особый — БОВО, Киевский особый — КОВО, Харьковский — ХВО), всего 310 632 человека. Во-​вторых, в четырёх округах (ЛВО, КалВО, БОВО и КОВО) «на учебные сборы сроком на один месяц» поднимался приписной состав частей воздушного наблюдения, оповещения и связи (ВНОС), всего 8524 человека. В-​третьих, в четырёх городах (Ленинград, Великие Луки, Минск, Киев) призывалась часть приписного состава зенитных и прожекторных частей, подлежала мобилизации часть приписанных к ним лошадей и транспорта, всего 17 490 человек, 186 лошадей, 147 автомашин и 41 трактор. В тот же день указания Политбюро были продублированы постановлением Совнаркома⁵.

6 сентября директиву наркома обороны о начале «больших учебных сборов» получили семь военных округов (упомянутые выше и Орловский)⁶. На следующее утро началась рассылка повесток запасникам. Сразу же стали сказываться недостатки мобилизационных планов, а также недочёты в предшествующей работе военкоматов.

Повестки запасникам могли рассылать как военные комиссариаты, так и части, к которым они были приписаны. Как выяснилось, между военкоматами и частями не было «чёткого разграничения» по оповещению начсостава запаса, приписанного к войскам местных гарнизонов. При этом военкоматы могли не знать (им просто не сообщали), сколько людей призвано непосредственно частями. В результате, как отмечалось в составленной в октябре (по-​видимому, в ПУ РККА — Политическом управлении Красной армии) по материалам всех округов справке об итогах БУС,

имели место случаи, когда одному и тому же приписнику посылались по две, а иногда по три повестки: одна из части, одна из военкомата, или две из частей, одна из военкомата, с разными адресами явки⁷.

Кроме того, оказалось, что на учёте в военкоматах и частях состояло множество «мёртвых душ». Например, из числившихся за Солецким сельсоветом Солецкого района Ленинградской области 269 запасников таковыми оказались 67⁸. В Слуцком районе из 3223 повесток возвратили 924⁹. В докладе о мобилизации в Калининском округе отмечалось:

Приписка военнообязанных <…> не сверялась, части проводили вызов по повесткам, написанным ещё в 1938 году (138 сд), в результате чего 10% повесток оказались недействительными¹⁰.

Повестки отправлялись умершим, арестованным, переехавшим в другие районы¹¹. К тому же, как говорилось в докладе об итогах БУС в КалВО, во многих военкоматах при составлении мобпланов не учли, что часть сельского населения занимается отходничеством,

по планам на случай мобилизации РВК <райвоенкоматы> не имели соответствующего резерва. В результате в момент сборов не явилось по Ржевскому военкомату до 15%, по Нелидовскому и Оленинскому военкоматам до 10% военнообязанных.

Военкоматы должны были прямо в ходе мобилизации проводить дополнительную приписку, «что растягивало срок отмобилизования»¹². О значительном некомплекте, который «объясняется большим отходничеством сельского населения в города на сезонные работы», доносил 11 сентября наркому обороны К. Е. Ворошилову и командующий войсками МВО С. М. Буденный. Он особенно выделил Ивановскую, Тульскую и Горьковскую области. В результате, указывал Буденный, призываются люди «в достаточной степени не изученные, не проходившие сборы и малообученные»¹³.

При отправке в войска не всегда учитывались военные специальности, образование и опыт работы запасников. В отчёте ПУ МВО сообщалось, что

в ряде частей на должности повозочных, санитаров и т. д. были приписаны научные и партийные работники, профессора, зав. военным отделом р<ай>к<ома> ВКП(б)¹⁴.

Аналогичным образом обстояли дела и в других округах. Выяснилось, что приписка к частям проходила без учёта специальностей. Артиллеристы и связисты отправлялись служить стрелками в пехоте. Рабочих, никогда не имевших дела с лошадьми, назначали повозочными¹⁵. В ходе БУС было запрещено призывать трудящихся с предприятий, принадлежавших наркоматам авиационной промышленности, вооружения и боеприпасов¹⁶. Однако военкоматы и предприятия заранее не согласовали вопрос о бронировании рабочих и инженерно-​технических сотрудников. Как зафиксировала упоминавшаяся выше «Справка об итогах проведения больших учебных сборов», в ряде городов (Москва, Ленинград, Харьков, Тула, Горький, Иваново) уже мобилизованных запасников приходилось прямо на сборных пунктах освобождать от службы. Так, в Харькове на оборонных предприятиях трудилось 60 % приписного состава, «их освобождение понизило явку приписников в часть в первый день призыва». В Москве пришлось отпустить со «сборов» 14 500 человек, в Тульской области — 8 тысяч, в Горьковской — 6 462, в Ивановской — 3 422¹⁷. В Ленинграде и Харькове военкоматы успели отправить в войска рабочих с производивших бронетехнику заводов. Их использовали для комплектования танковых частей. Вскоре по распоряжению Генштаба этих мобилизованных пришлось освобождать от службы, на их место военкоматы отправили военнобязанных, совершенно не знакомых с танками¹⁸. Почти сразу же посылались распоряжения относительно работников предприятий других ведомств. С. М. Буденный уже 13 сентября жаловался К. Е. Ворошилову, что «от Генерального штаба идёт беспрерывный поток письменных и телефонных указаний об освобождении». Особенно при этом страдали специальные части, где возникала существенная нехватка личного состава. Командующий МВО приводил как пример артиллерийские полки 17-й стрелковой дивизии: в результате освобождения от «сборов» рабочих и служащих автозавода имени Молотова (город Горький) они «оказались укомплектованными только на 55%»¹⁹.

Мобилизация в целом выявила отсутствие чётко установленного порядка бронирования рабочей силы²⁰. В сентябре — начале октября И. В. Сталину, председателю Совнаркома В. М. Молотову и заместителю председателя Комитета обороны при Совнаркоме Н. А. Вознесенскому поступил ряд обращений об освобождении от мобилизации или возвращении из армии уже призванных рабочих и служащих различных ведомств. Об этом просили нарком судостроительной промышленности И. Ф. Тевосян, нарком общего машиностроения П. И. Паршин, нарком финансов А. Г. Зверев, начальник Главного управления сульфитно-​спиртовой и гидролизной промышленности В. С. Чуенков, руководство ВМФ (последнее хотело, чтобы от «сборов» освободили трудящихся предприятий, находившихся в подчинении Балтийского флота). Частично их запросы были удовлетворены²¹.

Путаница в работе военкоматов, ошибки в учёте запасников, срочные поиски дополнительных военнообязанных — всё это вело к задержкам в ходе мобилизации. Из Кингисеппского окружкома партии в ленинградский обком сообщали, что в Волосовском районе призыв запасных вместо запланированных двух-​трёх дней продолжался с 7 по 12 сентября, то есть занял 6 суток²². В докладе бригадного комиссара Ф. А. Шаманина (на начало БУС — начальник политуправления КалВО, после — начальник политуправления 7-й армии) начальнику ГУПП РККА Л. З. Мехлису констатировалось, что в Калининском округе «люди прибыли в части с опозданием на 2–3 дня»²³. В Московском округе на третий день «сборов» части должны были получить 90% подлежавшего мобилизации начальствующего состава, в действительности явилось только 57%. На пятый день призыва Мосгорвоенкомат должен был закончить призыв начсостава, фактически к этому моменту план выполнили только на 65%²⁴.

С трудом шла мобилизация техники: автомашин и тракторов. Их армия должна была получить из народного хозяйства. Как гласят документы, со стороны «отдельных» руководителей хозяйственных организаций «были случаи проявления антигосударственных тенденций»²⁵. Приведём несколько ярких примеров. Минская областная база «Рыбсбыта» обязана была предоставить два грузовика ЗИС-5. Заместитель директора базы Левин

потребовал постановления СНК о том, что райвоенкомат имеет право призывать автотранспорт, и без постановления отказался поставить машины.

Только после нажима со стороны райкома партии и городского прокурора руководство базы согласилось предоставить технику, однако из восьми имевшихся машин сознательно дало две «негодные для эксплуатации» (одну из них, по решению автоинспекции, запрещалось использовать как технически неисправную, «вторая была поставлена с негодной резиной, несмотря на то, что резина у них была»)²⁶. Председатель колхоза «Шлях Ленина» (Минская область, Копыльский район, Лехняновский сельствет) Руднев загнал грузовик-​полуторку «в чащу сада, замаскировал». После того, как машину нашли, он «просил прощения, заверяя, что больше подобных фактов с его стороны не будет»²⁷. В Кингисеппе (Ленинградская область) заведующий автобазой окружного исполкома Герасимов снял с новой машины боковины и заменил новый аккумулятор на «плохой», а когда члены приёмной комиссии потребовали возвращения снятых частей, заявил:

Какую машину я сдаю, такую и принимайте, а если не хотите, то ничего не получите²⁸.

Руководители предприятий и учреждений старались оставить у себя новую технику, а на сдаточные пункты отправить старую и требующую ремонта²⁹, исправные машины и трактора прятали³⁰, под разными предлогами отправляли в другие районы и области³¹. Чтобы скрыть технику от поставки, её иногда даже разбирали³², с машин снимали хорошие покрышки, взамен ставили старые, негодные³³. Некоторые предприятия и учреждения просто отказывались дать автотранспорт³⁴.

Противодействие, которым хозяйственные работники встретили мобилизацию техники, объясняется просто. Изъятие машин и тракторов мешало им выполнять свои производственные планы. Иногда их даже поддерживало низовое партийное руководство. Директор Кубраковской МТС (Воронежская область, Вейделевский район) Гаммлист прислал негодную машину, на 12 часов задержал поставку тракторов. Когда райвоенкомат обратился за содействием к секретарю местного райкома партии Усакову, тот отказался помогать, заявив: «Вы срываете сельскохозяйственные работы»³⁵.

По фактам саботажа возбуждались уголовные дела, материалы на мешавших сбору техники для РККА работников передавались в прокуратуру³⁶. По партийной линии за плохое состояние машин могли объявить выговор, а за поставку негодных автомобилей — исключить из ВКП(б). Только в Москве в ходе БУС за помехи мобилизации транспорта или за его плохое состояние к партийной или судебной ответственности были привлечены руководители 70-ти учреждений, предприятий и автохозяйств³⁷.

Кроме того, мобилизация, как позднее (в апреле 1941 г.) отмечали заведующий военным отделом ленинградского обкома М. Ф. Алексеев и ленинградский областной военком Д. И. Люлин, «вскрыла исключительно тяжёлое состояние автотранспорта»³⁸. Масса машин требовала ремонта. Кое-​где исправной техники было меньше, чем предполагалось отправить в армию по мобилизационному плану³⁹. В значительной части автохозяйств отсутствовали необходимые запчасти и инструменты. Не хватало покрышек: по словам тех же Алексеева и Люлина, в Ленинградской области «свыше 35% годного к поставке автотранспорта… не было поставлено из-за плохой резины»⁴⁰.

Результат можно охарактеризовать цитатой из доклада об итогах БУС в Калининском округе: «Значительная часть мехтранспорта прибывала на сдаточные пункты неисправной и возвращалась в автохозяйства для производства ремонта, что задерживало прибытие на 1–2 дня»⁴¹. Существенную долю транспорта военные браковали. Так, в Курской области при приёмке отсеяли 55% поставленных тракторов, в Воронежской — до 70⁴². Однако в итоге в части всё-​таки прибыло немало непригодной для работы техники, иногда — в вопиюще большом количестве. Например, в Орловском округе 272-й артиллерийский полк 10-го стрелкового корпуса получил 40 тракторов, из которых полностью исправными оказались только 2, 8 — требовали мелкого ремонта, оставшиеся 30 —   капитального⁴³.

К тому же при отправке автомобилей в армию хозяйственные организации часто не обеспечивали их достаточным запасом топлива. Как писал бригадный комиссар Ф. А. Шаманин в уже цитированном докладе Л. З. Мехлису, в МВО автохозяйства не дали горючего «даже на путь следования до сборного пункта». В результате значительная часть машин, отправлявшихся из МВО в КалВО, просто «не дошли до сдаточного пункта». Около 380 автомобилей остановились на дороге из Клина в Калинин, топливо пришлось доставлять из Калинина, часть машин — брать на буксир. Из-за отсутствия горючего Калининский облвоенкомат не мог отправить 26 машин в Ржев, а машины, которые пришли в части из различных районов области, попав в пункт назначения, «не могли сделать своим ходом 2–3 километров»⁴⁴. М. Ф. Алексеев и Д. И. Люлин писали, что бензина просто не хватало для отправки машин в воинские части⁴⁵. Нехватку бензина отмечал также и С. М. Буденный⁴⁶. Кроме того, возможно, что руководители предприятий и учреждений старались припрятать часть бензина (так же как и сами машины, покрышки и запчасти).

Некоторые ведомства добились сокращения или полной отмены обязательств по поставкам автотранспорта. 17 сентября Комитет обороны при СНК уменьшил наряды для предприятий наркоматов тяжёлой промышленности, лёгкой промышленности, машиностроения, пищевой промышленности, внутренней торговли, заготовок. Они получили право передать в армию лишь 20–30 % автомобилей от предусмотренного планом⁴⁷. Взамен следовало мобилизовать до 20 % автомашин, находившихся на балансе ранее освобождённых от поставок наркоматов авиапромышленности, боеприпасов, судостроения, вооружения, связи, а также Главного управления Гражданского воздушного флота и Главвоенстроя⁴⁸. Кроме того, часть предприятий и учреждений получали послабления по инициативе местных властей. Как писал заведующий военным отделом ленинградского горкома ВКП(б) И. А. Верхоглаз, изъятие автотранспорта у торговых и снабженческих организаций «ставило под прямую угрозу нормальную жизнь города»⁴⁹. Городское управление продторгами забило тревогу, в результате ленинградские торговые организации полностью были освобождены от мобилизации транспорта⁵⁰. Обязанности по поставкам машин были сняты и с торговых организаций Ленинградской области⁵¹.

Освобождение от мобилизации транспорта одних предприятий и учреждений вынуждало военкоматы забирать больше машин у других. У некоторых предприятий изымали все автомобили, независимо от мобплана и без учёта их потребностей⁵². На это накладывалась неразбериха в учёте. Где-​то техники брали больше запланированного, где-​то — меньше⁵³. Военкоматы могли потребовать машины от учреждений, которые вообще не имели автотранспорта⁵⁴.

В итоге задания по мобилизации автотранспорта не выполнили. Например, в КалВО автотранспортом войска были укомплектованы на 79% от плана, тракторами — на 76 %⁵⁵. В Ленинградской области, по данным политуправления ЛВО, наряд по легковым машинам выполнили на 59%, по грузовым — на 68, по тракторам — на 70, а в самом Ленинграде по легковым машинам — на 76,1 %, по грузовикам — на 63 %⁵⁶. М. Ф. Алексеев и Д. И. Люлин приводили чуть отличающиеся, но схожие цифры. Согласно их записке, в Ленинградской области план по легковым машинам был исполнен на 57 %, по грузовым — на 69, по тракторам — на 68,5 (непосредственно о самом Ленинграде они данных не привели)⁵⁷.

Неудовлетворительно шёл и процесс мобилизации лошадей. Главной причиной стало плачевное состояние значительной части лошадей или, как это формулировалось в документах, «низкое качество поставленного конского состава»⁵⁸. Доклад об итогах БУС в КалВО фиксировал

отсутствие заботливого и внимательного отношения к коню со стороны колхозов, совхозов, хозяйственных учреждений, а также слабое внимание к борьбе за улучшение конского поголовья со стороны местных советских и партийных организаций⁵⁹.

В том же документе подчёркивалось:

Уход за конем в колхозах и совхозах находится ещё на низком уровне, должной борьбы за улучшение и сбережение коня нет⁶⁰.

В остальных округах ситуация была аналогичной. Из лошадей, которых приводили на сдаточный пункт, многих отсеивали. Так, в селе Поддорье Ленинградской области из 1180 лошадей, считавшихся по документам годными для армии, забраковали почти всех. В части отправили всего 176. Животные браковались из-за побитости и потертости плеч, холок, из-за порчи копыт по причине плохой ковки. Чтобы выполнить план, работники местного военкомата в течение 13–14 сентября осмотрели всё оставшееся конское поголовье Поддорского района. Из изученных 2100 лошадей лишь 7 оказались пригодны для отправки в РККА⁶¹. По данным Лужского горкома, на сдаточных пунктах района отсеяли до 50 % лошадей⁶². Курский областной военкомат собрал 2584 лошади, войсковые комиссии признали негодными 1193⁶³.

К тому же, как и с техникой, предприятия, колхозники и крестьяне-​единоличники пытались укрыть лошадей, повозки и упряжь от поставки в армию; отправить в армию коней похуже, а себе оставить получше; отдать меньше, чем требовали военкоматы⁶⁴. Доходило до того, что животным наносили раны. В деревне Зеркальное (Минская область, Любаньский район, Реченский сельсовет) единоличник Засмужец, чтобы не передавать лошадь в РККА, порезал ей плечо⁶⁵.

Процесс БУС затягивался. В Парголовском районе Ленинградской области с отправкой лошадей в части опоздали на четыре дня⁶⁶. В КалВО 138-я, 48-я и 155-я стрелковые дивизии планировалось полностью укомплектовать на третий день мобилизации. К этому дню они получили конский состав: 138-я — лишь 39%, 48-я — только 35. На пятый день БУС эти три дивизии получили 70, 84 и 87% лошадей соответственно⁶⁷.

Полностью реализовать планы по поставкам конского состава также не удалось. Согласно записке М. Ф. Алексеева и Д. И. Люлина, Ленинградская область выполнила наряд по лошадям всего на 78%⁶⁸. В докладе ПУ ЛВО сообщалось, что в Ленинградской области план по мобилизации лошадей осуществлён на 77,8 %, в Ленинграде — на 76,1 %⁶⁹. В КалВО план реализовали на 99,3 %⁷⁰. Судя по всему, для достижения этих цифр в армию пришлось отправить немало больных и истощённых животных. В докладе об итогах БУС в КалВО фиксировалось:

Приписанные артиллерийские лошади в большинстве своём низкорослые и слабосильные. Около 40 % из них пригодны только в обоз. Артиллерийские лошади в частях признаны несоответствующими сортности до 80%, верховые до 50 %. Из числа поступивших в соединения лошадей с неудовлетворительной упитанностью до 50%, в том числе до 20% худоконных⁷¹.

Сбор людей, техники и лошадей был лишь первой частью процесса мобилизации. Затем нужно было отправить их в части. Тут тоже возникали затруднения и проволочки. Не всегда призванных запасников сразу передавали в войска, на некоторых сборных пунктах они по несколько дней жили в сараях и питались только тем, что взяли из дома⁷². При этом армия оказалась не готова к приёму столько большого количества людей. Ситуация осложнялась тем, что вскоре после старта мобилизации — 15 сентября — начался осенний призыв⁷³. Для бойцов не хватало помещений. Часть войск вынуждена была спать в лесу под открытым небом, иногда даже без палаток, на голой земле⁷⁴.

Размещение войсковых частей, развёрнутых по «БУС», — говорилось в «Справке об итогах проведения больших учебных сборах», — по всем округам было организовано плохо. Помещения в большинстве случаев отводили с запозданием, неприспособленными и необорудованными⁷⁵.

Иногда положение отягощалось из-за халатности и наплевательского отношения местных военных руководителей. При Полтавском горвоенкомате на месяц (с 9 сентября до 9 октября) разместили команду трактористов (154 человека), которых оставила убывшая на фронт 25-я стрелковая дивизий. Их поселили, как отмечалось той же «Справке»,

в необорудованном, холодном складском помещении, хуже, чем в свинарнике. Постельной принадлежностью не снабдили. Бойцы спали на грязной соломе. Красноармейцы обовшивели. Не было умывальника, стирка белья не организована.

Полтавский областной военком полковник Гаврилов и не пытался улучшить положение команды трактористов, заявив:

Сейчас военная обстановка, в окопах люди находятся в худших условиях⁷⁶.

Не хватало различного имущества (от обуви и ложек до полевых кухонь). После того как 14 сентября МВО получил план отправки частей на запад, С. М. Буденный 15 сентября доложил К. Е. Ворошилову, что ряд указанных в этом плане частей недостаточно оснащён. Помимо автомашин и тракторов были упомянуты прицепы, походно-​полевые кухни, рации и обмундирование. По мнению Семёна Михайловича, отправлять эти войска пока было нельзя⁷⁷. Во всех округах ощущался острый недостаток обмундирования⁷⁸. Например, в 427-м стрелковом полку 192-й сд красноармейцы десять дней ходили в своей одежде, только 18 сентября они получили фуражки, брюки и нательное бельё. Больше чем три сотни бойцов в данном полку, как утверждает «Справка об итогах проведения больших учебных сборов», были «совершенно босы». В 149-й сд обмундирование получила только половина личного состава, формы не было даже для командиров и политработников⁷⁹. Начальник политуправления Орловского округа бригадный комиссар Пигунов сообщал в Москву:

Работа по обеспечению обозно-​вещевым имуществом <…> протекала чрезвычайно напряжённо. Часть красноармейцев и командиров запаса не имели обуви. Это обстоятельство не могло не отразиться на боевой подготовке, ибо та часть красноармейцев, что пришла на сборы в рваной обуви… не получив её в частях, освобождалась от полевых тактических занятий⁸⁰.

Иногда такая ситуация объяснялась организационными трудностями и неудобным расположением складов. Так, у Орловского военного округа (ОрВО) не было собственного окружного обозно-​вещевого склада, эту функцию должен был выполнять центральный склад соседнего БОВО⁸¹. В других случаях речь шла о нераспорядительности и ошибках со стороны командиров и политработников. Например, на складе 551-го стрелкового полка 147-й сд комиссар дивизии Ларин обнаружил 3000 годных к носке пар ботинок, 3000 шинелей. Как говорит всё та же «Справка», «многие красноармейцы из запаса ходили босыми», однако комиссар полка батальонный комиссар Урьев не выдал имевшиеся на складе запасы, так как считал их негодными. В 298-м сп 192-й сд 850 человек не получили обуви и не могли выходить на занятия. Только на 15-й день мобилизации на складах нашли

огромный запас ношеной обуви, которую можно было с первых дней починить и снабдить ими всех бойцов. К ремонту обуви приступили поздно. Многие бойцы до самого конца сборов ходили босыми⁸².

Впрочем, иногда положение красноармейцев было не таким уж бедственным, однако среди населения распространялись сгущавшие краски слухи. В районе комплектования 136-й стрелковой дивизии в окрестностях Ярославля и Нерехты ходили разговоры о том,

что в Красной армии бойцов кормят плохо, морят голодом.

Как сообщал начальник политуправления МВО дивизионный комиссар А. Лобачёв, жёны бойцов из этих районов стали приходить в части и приносить свои мужьям хлеб, мясо и другие продукты.

К их удивлению красноармейцы брали только яблоки и арбузы, а остальное отправили обратно⁸³.

Так как количество красноармейцев существенно увеличилось, запасов военных просто не хватало для снабжения их всем необходимым. Приходилось привлекать ресурсы других ведомств⁸⁴. Местные власти спешно искали дополнительные резервы. 25 сентября в Ленинграде бюро обкома и горкома провели совместное совещание, специально посвящённое материальному обеспечению войск. Вначале руководители города и области выслушали сообщение представителя военного совета ЛВО. Во вновь формируемых частях и подразделениях не было сапожных мастерских, не хватало материалов для ремонта обуви и обмундирования (даже иголок)⁸⁵. Отсутствовали ложки и кружки, полевые кухни, котлы и кипятильники. Не хватало помещений и палаток, поэтому часть бойцов размещалась в домах колхозников⁸⁶. Недоставало кроватей и нар⁸⁷. Закончилось заседание принятием совместного постановления двух партбюро. Создавалась комиссия (кроме партийных работников, в неё вошли представители округа и флота), которая должна была «в двухдневный срок выявить ресурсы, имеющиеся в Ленинграде и области для снабжения войск ЛВО и личного состава КБФ недостающим материальным обеспечением»⁸⁸. В первую очередь речь шла о поиске ложек, кружек, котлов, гвоздей и бязи⁸⁹. Кроме того, нужно было усилить отгрузку сена и соломы для военных частей, увеличить выпуск кроватей для ЛВО, от нескольких предприятий требовалось ускорить выполнение заказов для армии⁹⁰.

Осуществление мобилизационных мероприятий требовало перемен в работе железных дорог. 8 сентября было принято совместное постановление ЦК ВКП(б) и СНК «Об изменении плана перевозок грузов и сокращении пассажирского движения по железным дорогам на сентябрь месяц 1939 года». С 10 сентября сокращались невоенные грузовые и пассажирские перевозки⁹¹. Например, Октябрьская дорога должна была в среднем вместо 3886 вагонов общехозяйственных грузов в сутки перевозить 1271, а Кировская вместо 2852 — 1358⁹². Однако особого распоряжения о военном графике перевозок пока ещё не отдали. Ссылаясь на это, в КалВО управления Калининской и Ярославской железных дорог отказывались подавать эшелоны по требованию начальника военных сообщений округа⁹³. Лишь 12 сентября Комитет обороны утвердил постановление о введении с 13-го числа воинского графика перевозок⁹⁴. В тот же день соответствующий приказ подписал нарком путей сообщения Л. М. Каганович⁹⁵. Разные железные дороги показали себя по-​разному. Лучше всего и без срывов графика работала Северо-​Донецкая дорога. Вовремя осуществляла перевозки Южно-​Донецкая дорога. Не вызывала особых нареканий Харьковская дорога. А вот Калининская, Октябрьская и Ярославские дороги проявили себя хуже, подвижный состав для воинских эшелонов подавали несвоевременно⁹⁶.

В Киевском округе части 96-й стрелковой дивизии в ожидании вагонов провели на станциях несколько дней — с 9 по 11 сентября⁹⁷. В Ленинградской области эшелоны также подавались с опозданием, необорудованными⁹⁸. Отправка военнообязанных, техники и лошадей в части задерживалась⁹⁹. В военном отделе ленинградского обкома констатировали:

Железные дороги мобилизацией были застигнуты врасплох¹⁰⁰.

С. М. Буденный отмечал опоздания в подаче вагонов в МВО¹⁰¹. Впрочем, иногда погрузка и отправка поездов задерживалась и по вине военных¹⁰². В целом с 8 по 16 сентября было погружено 2 888 воинских эшелонов, из которых 2 058 к концу данного срока прибыли в пункты назначения и были разгружены, а из 830 оставшихся 443 уже попали на железные дороги, где их должны были разгрузить. Хотя отдельные дороги и продемонстрировали отличную работу, в целом, как отмечает М. И. Мельтюхов, «воинский график был сорван»¹⁰³.

БУС начались без объявления в печати. Запасникам сообщали, что их призывают именно на «сборы». Запрещалось упоминать само слово «мобилизация»¹⁰⁴. Однако масштаб мероприятий сложно было скрыть. Любому наблюдателю невооружённым взглядом было видно, что происходящие события явно отличаются от рядовых учебных сборов, что налицо что-​то более значительное и серьёзное. В Ленинграде повестки стали доставлять по ночам¹⁰⁵. М. М. Кубланов (в то время — студент истфака ЛГУ, позднее — археолог и специалист по истории раннего христианства) в своих записках рассказал:

Люди в штатском, главным образом по ночам, разносили мобилизационные повестки, в которых требовалась немедленная явка. Посыльный дожидался, пока поднятый с постели оденется, и сопровождал его в военкомат. По этой причине трамваи не прекращали работу ночью¹⁰⁶.

В Загорске (ныне — Сергиев Посад) районный военкомат, как отмечалось в докладе ПУ МВО,

не сумел чётко организовать вызов людей и работы сборного пункта. Для покрытия некомплекта он вызвал всех военнообязанных с 1918 по 1903 год рождения. На пункт явилось сразу 1700 человек военнообязанных и столько же, если не больше, провожающих родственников. Эта масса людей заполонила весь сборный пункт и даже близлежащую улицу¹⁰⁷.

Заметными мероприятия БУС были и в столице. 11 сентября латвийский посланник в СССР Ф. Коциньш сообщал в Ригу:

Уже 8 сентября вечером в Москве появились первые слухи о мобилизации; бросалась <в глаза> также регистрация легковых машин и грузовых авто. На другой день эти слухи подтвердились, ибо показались первые кучки мобилизованных, караваны реквизированных авто с закрашенными номерами, конские эшелоны и т. д.¹⁰⁸

Поэтому с первого же дня БУС многие советские граждане стали объяснять их как мобилизацию в связи с военной угрозой. На сборных пунктах запасники то и дело обсуждали, зачем их забирают в армию. Растерянность одних сочеталась с уверенными суждениями других. Ктото полагал, что всех их собирают для войны с Германией, кто-​то настаивал, что речь идёт только об учениях. В спецсообщении Кингисеппского окружного отдела НКВД (Ленинградская область) от 7 сентября приводятся реплики мобилизуемых: «Что, разве и нам объявил кто войну?»; «Наверно, начинается война, поэтому и нас берут»; «Какая может быть война, когда у нас с Германией заключён договор о ненападении?»; «Немцы своих договоров и раньше не выполняли. Германия возьмёт сейчас Польшу, потом и на нас пойдёт, не посмотрит на свои договора, поэтому и нас берут». Высказывалось мнение: немцы уже в 100 км от советской границы, «может с разгона и на нас пойдут»¹⁰⁹. «Некоторые женщины плакали», — добавляли к этому подписавшие документ капитан госбезопасности Половнев и старший лейтенант госбезопасности Варюхичев¹¹⁰. Повсеместно жители гадали, с кем именно придётся воевать. Кроме Германии, называли Японию¹¹¹. Опасения людей лишь укрепились, когда 10 сентября газеты сообщили, что призыв запасных производится «в связи с германо-​польской войной, приобретающей всё более широкий и угрожающий характер»¹¹², а затем — после того, как советские войска 17 сентября перешли польскую границу. В какой-​то момент появились слухи, что войну СССР объявили Англия и Франция¹¹³.

На фоне ожидания войны проявлялись как патриотические, так и уклонистские настроения. С одной стороны, фиксировались случаи явки в военкоматы и части добровольцев без вызова¹¹⁴. Например, в ОрВО в артиллерийский полк 19-й стрелковой дивизии без повесток прибыл 91 запасник. Люди из приписного состава этого полка, ранее отбывавшие сборы, приходили и спрашивали, «почему их не вызывают»¹¹⁵. После начала Польского похода в военкоматы стали поступать заявления о добровольном призыве в РККА¹¹⁶. В частях ряд бойцы и командиры писали заявления с просьбой отправить их на фронт¹¹⁷.

С другой стороны, часть запасников пыталась избежать призыва. Так, в Ленинграде было отмечено 22 случая уклонения от явки, 16 уклонистов привлекли к судебной ответственности. Как сообщает доклад политуправления ЛВО, в Петроградском районе Ленинграда

военнообязанный Мышинский, пытаясь уклониться от сбора, явился на пункт с ребенком на руках и сказал, что у него нет жены и на сбор он пойти не может. Однако при выяснении оказалось, что жена у Мышинского имеется и что она принесла ребенка на пункт раньше явки его самого¹¹⁸.

В Стругокрасненском районе Ленинградской области 30% прибывших на сборные пункты назвали себя больными. Обследование показало, что действительно больных среди них было всего 4 %¹¹⁹. В МВО за период БУС отказ от присяги был зафиксирован 6 раз, членовредительство — 4, дезертирство — 6, уклонение от воинской службы под разными предлогами — 14¹²⁰. В ОрВО военная прокуратура к 10 октября возбудила по отказам от приёма военной присяги 19 дел, по членовредительству и симуляции — 13, по побегам из части и уклонению от явки на «сборы» — 17 (всего — 49 дел)¹²¹. В КалВО с 7 по 30 сентября было отмечено 8 случаев отказа от присяги (два человека затем всё-​таки приняли присягу), 5 случаев членовредительства и 19 случаев дезертирства, а кроме того, как отмечалось в докладе Ф. А. Шаманина (к сожалению, без цифр),

были отдельные попытки приписников освободиться от прохождения сбора путём предоставления разных справок (о многосемейности, переселении с хуторов и пр.)¹²².

В документах зафиксированы объяснения тех, кто не хотел давать присягу. Так, в Сталинской области Лиманский военкомат направил в часть Е. Д. Пересичкина (единоличник, 1907 года рождения), который ранее «систематически не являлся на сборы по вызову», а теперь отказался присягать, заявив:

Я свойому ридному батькови не клявся, а вашому урядови подавно, так  як я його не обирав, то я и не думаю присягаты¹²³.

В ХВО военнообязанный А. П. Савлов (1904 г. р.) отказался от присяги, сказав:

У меня нет чего защищать, и для меня всё равно, что белые, что красные¹²⁴.

Запасник Кузнецов, вызванный в 82-ю стрелковую дивизию, говорил:

Я принимать присягу не буду, так как я не гражданин, а христианин. Я и раньше присягу не принимал, когда вслед за командиром красноармейцы повторяли слова присяги, я молчал¹²⁵ <до 1939 г. присягу принимали не в индивидуальном порядке, а хором повторяя её текст>.

Ссылка на религиозные убеждения звучала чаще всего. Как отмечалось в донесении об итогах БУС в ОрВО, все отказы от присяги

имели место по так называемым религиозным мотивам (баптисты, фёдоровцы и др.)¹²⁶.

Причины отказа главным образом по религиозным убеждениям, —

утверждалось в записке о результатах мобилизации в КалВО¹²⁷. Впрочем, представителей армии такие объяснения отказников не устраивали. Из ОрВО в Москву сообщали:

Анализ дел и изучения обстоятельств <…> в каждом отдельном случае показывают, что из всех отказавшихся от присяги не имели <так в тексте> ни одного искренне заблудившегося в дебрях сектантского учения. <…> Все эти «отказчики» приходили в части с Евангелием и при беседах с ними комиссаров, работников прокуратуры пытались оперировать «христовыми заповедями» («не убей» и т. д.), но дальше этой заповеди да двух-​трёх затасканных фраз «теоретическое» обоснование отказчиков не шло, наоборот, устанавливалось, что в прошлом некоторые служили в РККА в переменном составе частей и вопроса о своей религиозности не поднимали¹²⁸.

Так, красноармеец Лебедько ранее неоднократно проходил учебные сборы, хорошо стрелял из винтовки. Он отказался от присяги, сославшись на религиозные убеждения, однако следствие пришло к выводу, что он сделал это «потому, что струсил» и не хотел попасть на фронт. В итоге Лебедько приговорили к пяти годам лишения свободы с поражением в правах. Также апеллировавший к своей вере запасник Серёгин  в ходе судебного разбирательства дал показания:

Я такой же верующий, как и вы, струсил, побоялся, как бы не отправили на фронт…

Ему дали пять лет лишения свободы с поражением в правах на два года¹²⁹. Политработники и сотрудники военной прокуратуры стремились уличить отказников и в других грехах. В докладной записке из ОрВО отмечалось, что не дававшие присягу мобилизованные Хандешин (Клинцы) и Сивцов (Белгород)

распускали среди бойцов провокационные слухи о войне и вели контрреволюционную агитацию.

 «Характерным» был назван случай с отказником Артеменко (Белгород), который не только отказался от присяги, но и на всякий случай отрубил себе указательный палец на правой руке¹³⁰. Если говорить о членовредительстве, то оно, по словам начальника ПУ ОрВО бригадного комиссара Пигунова,

преимущественно выражалось в повреждении кистей рук и отрубливании пальцев¹³¹.

В целом, как видно из приведённых выше количественных данных, случаев отказа от присяги и членовредительства было не так уж много. Тем не менее, они были наглядным проявлением страха скорой войны. Отказники и членовредители боялись, что действительно могут попасть на фронт.

Из-за ожиданий скорого вовлечения СССР в вооружённый конфликт значительно осложнилась ситуация на потребительском рынке. Уже 7–8 сентября у магазинов стали возникать очереди¹³². Население запасалось крупой, сахаром, керосином, мылом, спичками, другими предметами первой необходимости¹³³. Сельские жители задумывались, что им делать с животными. Как отмечалось в донесении об итогах БУС в ОрВО, в некоторых районах

под действием провокационных слухов жёны группами являлись к мужьям <в воинские части — Т. М.> за советом, «резать ли им мелкий скот и молодняк, в районе многие уже режут, а то всё равно скот заберут кормить Красную армию»¹³⁴.

Всего в ходе БУС было призвано 2 610 136 резервистов, войска получили 634 тыс. лошадей, 117 439 автомашин и 18 974 трактора¹³⁵. С 29 сентября (то есть уже после Польского похода) численность Красной армии стали сокращать¹³⁶. 2 октября Политбюро приняло решение об увольнении в запас призванных по мобилизации¹³⁷. 4 октября появилось ещё одно постановление Политбюро, утверждавшее предложения К. Е. Ворошилова о сокращении войск Белорусского и Украинского фронтов и о частичном увольнении собранных в сентябре запасников¹³⁸. К 25 ноября из армии уволили 1 412 978 человек. В народное хозяй-ство вернули 38 780 автомашин и 5 727 тракторов¹³⁹. Таким образом, значительная часть мобилизованных оставалась в рядах РККА к началу Советско-​финляндской войны (к тому же в конце октября в связи с подготовкой операции против Финляндии запасников вновь начали призывать¹⁴⁰).

Источник: aftershock.news