В Октябре 2017 г. произошло уникальное совпадение двух, необычайно значимых в истории человечества, юбилеев: 500-летие протестантизма: 31 октября 1517 г. Мартин Лютер прибил свои 95 тезисов против индульгенции на дверь замковой церкви в Виттенберге и ровно 100-лет назад, по старому стилю 25 октября 1917 г., произошла Русская революция. Казалось бы, это два совершенно не связанных друг с другом события, но на самом деле они не только плотно пересекаются друг с другом, но и являются частью одного общего…
Наиболее глубокое понимание сути протестантизма дал в 1905 г. в своей знаменитой работе «Протестантская этика и дух капитализма» М. Вебер. В ней немецкий политэкономист приходил к выводу, что капитализму, для его утверждения и распространения, требовалось, прежде всего, разрушение прежних феодальных религиозных духовных основ общества и создание новых соответствовавших «духу капитализма».
Именно эту задачу и разрешала протестантская реформация, которая в XVI веке предложила систему моральных взглядов, соответствовавшую нуждам торгового капитализма. В основе протестантизма лежала та же католическая идея о спасении избранных1, отличие протестантизма состояло в том, что он даровал это спасение не после смерти, а при жизни и на земле1. Для внедрения этих идей, по словам М. Вебера, «действовала вся мощь ветхозаветного Бога, который награждал своих избранных за их благочестие еще в этой жизни»2.
Детерминизм неизбежно ставил любого верующего перед сакральным вопросом о его собственной избранности и способах удостовериться в ней. «Повсюду, где господствовало учение о предопределении, - отмечал Вебер, - обязательно вставал вопрос о существовании верных признаков, указывающих на принадлежность к кругу «electi»3. Для решения этой проблемы протестантизм выработал идею, что «Бог, создавая мир, и в социальном устройстве желал объективной целесообразности, как одного из путей приумножения славы своей». Отсюда проистекает, что «the good of the money» следует ставить выше «личного» или «частного» блага отдельных людей»4. Благодаря взаимосвязи труда и спасения постепенно устанавливалась параллель между немногими богатыми и немногими избранными, при которой богатство само по себе становилось критерием избранности. «Полная интенсивной религиозной жизни эпоха XVII века... завещала... безупречную чистую совесть... сопутствующую наживе»5.
Однако само по себе стремление к богатству, не является уникальной чертой капитализма, оно было свойственно всем эпохам. Отличие, в данном случае, заключалось в том, что если в прежние эпохи духовные основы общества покоились на иррациональных постулатах церкви, то капитализм для своего развития требовал рационального мышления. И если в докапиталистическую эпоху основной мотив получения богатства диктовался иррациональной алчностью, то в капиталистическую главным мотивом стало рациональное ведение хозяйства. Эта иррациональность была свойственна всем группам общества, например, М. Вебер указывает на иррациональность мышления чиновников и иррациональное поведение рабочих. Для перехода к капитализму необходимо было реформировать, прежде всего, иррациональные религиозные основы общества, сделав их рациональными.
«Экономический рационализм зависит…, - отмечал в этой связи М. Вебер, - от способности и предрасположенности людей к определенным видам практически-рационального жизненного поведения»6. Это поведение формируется окружающими условиями и существующими моральными нормами. Последние задаются, прежде всего, религиозными постулатами, не случайно М. Вебер делает в своей работе акцент, на «обусловленности «хозяйственного мышления», «этоса» данной формы хозяйства определенной религиозной направленностью»7.
С первыми проблесками появления капитализма в России, в ней так же, как и ранее в Европе, возникла потребность в своей религиозной Реформации. Пожалуй, наиболее точно жизненную насущность этой потребности передал крайне правый, панславинист ген. Р. Фадеев в 1889 г.: «Православная церковь требует духовенства по призванию, а не по ремеслу; Россия не выйдет из нынешней духовной апатии без изменения существующего в церкви порядка... Задача нынешнего поколения заключается в том, что бы создать орудие русской общественной жизни, посредством которого вопросы могли бы быть сдвинуты со временем; орудие без которого русское правительство, несмотря на свое несравненное и исключительно нравственное могущество, не может… пользоваться этим могуществом для блага России. Сила без рычага остается отвлеченностью»8.
Отличие идеи протестантизма от феодальных религий наглядно передавал М. Салтыков-Щедрин, который приводил сравнение отношения к делу российского и немецкого хозяина: «Пусть читатель не думает…, что я считаю прусские порядки совершенными и прусского человека счастливейшим из смертных. Я очень хорошо понимаю, что среди этих отлично возделанных полей речь идет совсем не о распределении богатств, а исключительно о накоплении их…». Что же касается России, то «я убежден, что если бы Колупаеву даже во сне приснилось распределение, то он скорее сам на себя донес бы исправнику, нежели допустил бы подобную пропаганду на практике. Стало быть, никакого «распределения богатств» у нас нет, да, сверх того, нет и накопления богатств. А есть простое и наглое расхищение»9. «Нечего нам у немцев заимствоваться, - саркастически замечал Салтыков-Щедрин, - покуда-де они над «накоплением» корпят, мы, того гляди, и политическую-то экономию совсем упраздним. Так и упразднили...»10.
Однако просто взять и перенести религиозные нормы католического протестантизма в православную Россию, к чему стремилась русская либеральная, западническая интеллигенция, было невозможно. Для этого пришлось бы поменять не только все духовные основы русского народа, но и условия его существования, из которых они проистекают.
России, для перехода от феодализма к капитализму, была жизненно необходима своя реформационная идея. И она появилась накануне отмены крепостного права, в виде понятия Соборности, сформулированного в 1855 г. А. Хомяковым, и, в отсутствии творческой религиозной мысли в России, развитого выдающимися философами славянофильства в лице И. Киреевского, В. Соловьева, С. Трубецкого, Ф. Достоевского, С. Булгакова и т.д.
Согласно А. Хомякову, в Православии человек находит «самого себя, но себя не в бессилии своего духовного одиночества, а в силе своего духовного, искреннего единения со своими братьями…»11. «Душа православная – есть соборность…, - пояснял С. Булгаков, - «одно это слово соединяет в себе целое исповедание веры»… оно выражает собой самую силу и дух православной церковности»12. С. Булгаков связывал философское «православно-церковное начало свободной соборности» с противопоставлением «протестантскому принципу индивидуализма»13.
Однако идея Соборности не получила распространения, Н. Бердяев объяснял почему: «Давно уже говорят о Соборе, надеются, что Собор возродит омертвевшую религиозную жизнь, обновит церковь. Но Собор фальсифицируется в интересах князей церкви, верных слуг государства. Государственная власть и церковная иерархия одинаково действуют во имя человеческого властолюбия, самоутверждаются. И «христианскую» иерархию интересует не дело Христово, а дело государственной и церковной власти, дело земного царства, в котором давно уже они царствуют и от которого не хотят отказаться…»14.
Неспособность православия к самореформации привела не к отрицанию, а к перерождению идеи Соборности в новые формы. На это прозорливо указывал известный писатель М. Пришвин: «мечта о социализме — отблеск идеи соборности»15. «Социализм устремляется весь в экономику, - отмечал М. Пришвин, - он хочет создать внешние (экономические) условия для христианских идей… Социализм революционный есть момент жизни религиозной народной души: он есть, прежде всего, бунт масс против обмана церкви, действует на словах во имя земного, материального, изнутри, бессознательно во имя нового бога, которого не смеет назвать и не хочет, чтобы не смешать его имя с именем старого Бога»16.
Светская форма Соборности воплотилась в большевизме. Большевистская революция, по своей сути, стала русским вариантом протестантской Реформации2, одетой по моде ХХ в. в идеологические одежды. Он стал тем орудием, тем рычагом, о котором писал Р. Фадеев, вырвавшим русское общество из вековой апатии и двинувшим его по пути прогресса. «Русская революция пробудила и расковала огромные силы русского народа. В этом ее главный смысл»17, - отмечал в этой связи Н. Бердяев, выделяя ключевые черты «русской Реформации»: «Ленин хотел победить русскую лень... Произошла метаморфоза: американизация русских людей...»18.
«Не зная, к каким результатам приведет нас, в конце концов, политическая деятельность их, - отмечал М. Горький, - психологически - большевики уже оказали русскому народу огромную услугу, сдвинув всю его массу с мертвой точки и возбудив во всей массе активное отношение к действительности, отношение, без которого наша страна погибла бы. Она не погибнет теперь, ибо народ — ожил, и в нем зреют новые силы…»19.
Немецкий философ В. Шубарт отмечал: «нельзя не заметить, что большевизм сильно культивирует в русских деловитость. С чисто русским размахом он даже перебирает с этим, как ранее с чисто человеческим»20. Н. Бердяев: «Появилось новое поколение молодежи, которое оказалось способно с энтузиазмом отдаться осуществлению пятилетнего плана, которое понимает задачу экономического развития не как личный интерес, а как социальное служение»21.
Большевистская атеистическая идеология, следуя за уровнем развития полуграмотных и забитых масс, по сути, трансформировалась в новую религию. Н. Бердяев в этой связи замечал: «В Московском царстве и в империи народ держался единством религиозных верований. Новая единая вера для народных масс должна быть выражена в элементарных символах. По-русски трансформированный марксизм оказался для этого вполне пригодным»22. «Христианство не исполняло своего долга»23, по обновлению жизни, пояснял Бердяев, и ему на смену пришел «русский коммунизм», который «есть трансформация и деформация старой русской мессианской идеи. Коммунизм в Западной Европе был бы совершенно другим явлением»24.
С. Булгаков25, Н. Бердяев26, С. Шаталин27 сравнивали большевизм с хилиазмом - ересью ранних христиан, веривших в возможность построения Царства Божия на земле. Но на этот раз это была не ересь, а выход на новый виток развития: точно так же, как на Западе протестантизм наследовал католицизм, в России большевизм наследовал православие. Коммунизм, отмечал в этой связи Н. Бердяев «сам хочет быть религией идущей на смену христианству; он претендует ответить на религиозные запросы человеческой души, дать смысл жизни. Коммунизм целостен, он охватывает всю жизнь, он не относится какой-либо социальной области»28.
На эту целостность указывал и выдающийся английский экономист Дж. Кейнс, который после посещения России в 1925 г. отмечал: «Ленинизм - странная комбинация двух вещей, которые европейцы на протяжении нескольких столетий помещают в разных уголках своей души, - религии и бизнеса»29. Но эта целостность большевизма, была свойственна и раннему протестантизму.
Пояснением здесь могут служить рассуждения современника событий Р. Раупаха, который отмечал, что «за лозунгом «Свобода, равенство и братство» неизменно шествовала гильотина, но разве это умалило значение Французской революции? Все творцы религии манили людей такими благами, которые не только нельзя доказать, но даже и разумно обосновать, и все же религия руководила человечеством во все времена его существования.
Непогрешимых лозунгов нет и не может быть, как потому что нет человека, способного предугадать всю сложность жизненных явлений, так и от того, что нет человеческой массы, способной понять истину без того, что бы эта истина не была показана ей в преувеличенной во много раз. Но тогда это уже не истина, а ложь.
Необходимые поправки в лозунги вносит жизнь, а задача вождя найти новое слово, такое слово, которое создало бы энтузиазм в людях, объединило бы их, вызвало бы готовность к жертве, к подвигу и заставило бы отдать максимум своих сил, знаний, денежных средств для создания тех совокупных усилий, без которых выход народа на новую дорогу невозможен. Энтузиазм этот необходим потому, что счастье не преподносится людям как сюрприз ко дню рождения…, а завоевывается тяжелыми жертвами и лишениями…»30.
Принципиальное различие между протестантизмом и большевизмом заключалось в том, что протестантизм унаследовал от католицизма идею спасения избранных, в то время как большевизм унаследовал от православия - идею всеобщего спасения. Эта идея была воспринята всеми развитыми странами мира, она воплотилась в капитализме образца ХХ века, в wellfare state – «государстве всеобщего благосостояния» или, как назвал его творец послевоенного «немецкого экономического чуда» Л. Эрхард, «социальном рыночном хозяйстве»31. В этом капитализм ХХ века кардинально отличался от капитализма XIX в.
Проводниками нового духа в Европе были Лютер и Кальвин, в России им стал Ленин, который довел Европейскую Реформацию до логического конца. «То, что на Западе началось с Лютера, - отмечал в этой связи В. Шубарт, - на Востоке должно было закончиться Лениным»32.
Протестантская реформация привела к 30-летней войне, самой ожесточенной за всю историю Европы. В некоторых регионах Священной Римской империи население тогда сократилось 30-50%. И это была только одна из многочисленных самых беспощадных религиозных войн сотрясавших Европу в XVI-XVII вв. В России, предупреждал в 1908 г. С. Булгаков, так же «неизбежно должная возникнуть такая внутренняя религиозная война, подобие которой следует искать только в войнах реформационных»33.
Настоящая статья является лишь очень небольшой компиляцией из целой главы, посвященной данной теме, в книге «1917. Выход в Новый мир»: «Большевизм как русский вариант протестантизма».
Источник: galin.biz
___________________________________________________________________________________
