«Это исконно наши земли были, просто их отдали Киеву. Они понимали, что находятся в неравных условиях с украинцами», – заявил газете ВЗГЛЯД бывший глава администрации президента Ельцина Сергей Филатов. Так он комментирует тот факт, что накануне подписания Беловежских соглашений делегации из Донецка и Луганска просили Москву не оставлять их под властью Киева.
В воскресенье исполнилось 28 лет подписанию Беловежских соглашений – документа, который поставил точку в истории Советского Союза. Тогдашние лидеры России, Украины и Белоруссии – Борис Ельцин, Леонид Кравчук и Станислав Шушкевич – закрепили своими подписями то, что «Союз ССР, как субъект международного права и геополитическая реальность, прекращает свое существование».
К этому моменту «единый, могучий Советский Союз» уже фактически распался. После провала августовского путча ГКЧП союзные органы власти были парализованы, почти все республики объявили о выходе из Союза. Последним ударом по единству СССР можно считать прошедший за неделю до Беловежских соглашений референдум о независимости Украины. 1 декабря 1991 года более 90 процентов украинцев проголосовали за «Акт о незалежности», который еще 24 августа издал Кравчук.
Оставался ли к декабрю 1991 года шанс спасти Союз? Была ли возможность не позволить стране расколоться по линии границ союзных республик, которые де-факто были чисто административными – из-за чего Крым и Донбасс оказались в составе «самостийной Украины»? Как удалось лишить Киев ядерного статуса, о потере которого там сейчас принято жалеть? Об этом газета ВЗГЛЯД поговорила с ветераном российской политики, главой Фонда социально-экономических и интеллектуальных программ Сергеем Филатовым
Во время подписания Беловежских соглашений Сергей Филатов занимал пост первого заместителя председателя Верховного Совета РСФСР, который 12 декабря ратифицировал эти соглашения. В 1993–1996 годах Сергей Филатов возглавлял администрацию президента России.
ВЗГЛЯД: Сергей Александрович, в окружении Ельцина часто ссылались на то, что подписать Беловежские соглашения их вынудили итоги референдума 1 декабря на Украине. Однако за девять месяцев до этого, 17 марта 1991 года, те же жители Украины голосовали прямо противоположным образом – за сохранение Союза. В то время общество было настолько взвинчено, настолько легко поддавалось пропаганде, что можно было каждые полгода проводить референдумы с одинаковым вопросом, но с разными ответами. Стоило ли тогда так прислушиваться к результатам референдума 1 декабря?
Имейте в виду, все время за экраном тогда для нас стоял один очень важный и сложный вопрос – у Украины было атомное вооружение и ракеты. Это был чрезвычайно важный вопрос, и надо было каким-то путем это дело у Киева отнимать.
ВЗГЛЯД: Говорят, эти ракеты все равно были бесполезны, неуправляемы без команды из штаба РВСН, то есть из Москвы.
С. Ф.: Во-первых, это все подлежит переделке. Во-вторых, наличие атомного вооружения за пределами России – очень опасно. Тем более что там постоянно нужна профилактика, нужна смена топлива. Из-за этого же потом и были подписаны соглашения о территориальной целостности Украины в 1994 году, в Будапеште.
Сначала мы вели переговоры с Киевом. Мы пытались путем переговоров отстоять Крым. Когда встал вопрос о передаче ядерного оружия России, там очень сильно сопротивлялся министр обороны Украины – это был Константин Морозов. Он был категорически против того, чтобы отдавать атомное оружие России. Тогда были привлечены сторонние страны, которые стали гарантами, как и наша страна, целостности территории Украины – при условии, что Киев отдаст нам вооружение.
ВЗГЛЯД: Но известно, что осенью 1991 года в Верховный Совет России постоянно приезжали делегации из Донецка, Луганска и Крыма, просившие не оставлять их в составе Украины.
С. Ф: Конечно, это исконно наши земли были, просто их отдали Киеву. Они понимали, что находятся в неравных условиях с украинцами, на Украине очень сильно развивался национализм. Война до сих пор идет по поводу этих областей и не только этих. Теперь вот заговорили о том, что мы заберем и другие области к себе в Россию.
ВЗГЛЯД: Надо ли было Ельцину на переговорах с Киевом настаивать, чтобы предоставить этим регионам право провести свои местные плебисциты и самим выбрать свою судьбу?
С. Ф.: У нас времени не было. Думали, как бы России выжить вообще.
Перед началом гайдаровских реформ хлеба не было во многих областях. На несколько дней оставалось муки, и осталось от СССР 120 млрд долларов долгов. О чем было думать – об Украине в тот момент или все-таки о себе, о своих людях?
ВЗГЛЯД: Давайте вернемся к референдуму 17 марта 1991 года. Даже в Москве тогда больше 50% проголосовало за сохранение Советского Союза, в целом по стране – более 70%. Когда вы принимали Беловежские соглашения, вы понимали, что нарушаете это решение? А ведь референдум имеет прямое действие. Воля народа должна быть исполнена.
С. Ф.: Мартовский референдум был смешным. Его так и встретили с улыбкой и со смешками. Потому что в вопросе референдума содержалось сразу три вопроса. Было понятно, куда организаторы референдума клонят. Поэтому в тот же день 17 марта Россия провела свой референдум – о введении поста президента РСФСР. А что касается Украины, у них всегда было настроение отделиться от России. Еще в советское время ЦК был забит письмами, возмущениями, что Украина кормит Россию...
Тут очень сложная ситуация. Настроение людей в тот период очень сильно менялось, потому что менялись конечные цели и менялась надежда. Она то появлялась, то уходила. Горбачев терял свой рейтинг. Много чего скрывали, не давали, информации не было, а когда начала появляться информация, конечно, начали светлеть мозги у людей. Очень сильно менялось настроение, за одну ночь могло измениться. Открывались глаза на многое в нашей жизни...
Видите ли, теоретически решение референдума должно быть исполнено. Но всегда надо думать, какими силами это делать. Есть ли у тебя на это сила или нет? У Украины сейчас нет силы вернуть Донецкую и Луганскую области. Хотя они очень хотят, но нет. С этим надо считаться. Так и тогда.
Ельцин и Россия уже не подчинялись решениям верховной власти Союза, потому что наш Съезд народных депутатов в 1990 году принял декларацию о суверенитете. В ней четко было записано, что законы, которые принимает Советский Союз, мы обязательно сначала рассматриваем на Верховном Совете России. Только то, что одобрено, будет работать на территории России. С этим же нужно было считаться.
Что этому могла противопоставить верховная власть? Или как ГКЧП, танки вводить? Это то, что сделал Геннадий Янаев. То есть только силой? Силы не было никакой, более того, у них внутри был полный раздрай в Союзе. У них уже не было в подчинении армии, не было в подчинении прокуратуры такой, какая нужна была, чтобы навести порядок в стране. Начало все разваливаться. Это реальные вещи, с которыми надо было считаться.
Я понимаю, лучше всего сказать: вот закон, его надо выполнять. Да, надо. Но если плохой закон и не вовремя принятый, он никогда не выполняется.ВЗГЛЯД: Какую роль в случае с Беловежской пущей сыграл личный фактор? Ведь часть советников Ельцина убеждали его объединить усилия с Горбачевым. Осенью 1991 года он все еще оставался законным президентом СССР, хотя уже почти потерял реальную власть. Объединись с ним Ельцин, и Союз можно было сохранить. Разве нет?
С. Ф.: Да, нужны были нормальные отношения между Горбачевым и Ельциным. Тут вина была с обеих сторон, что эти отношения не устанавливались. У них личная антипатия была сильная и глубокая. Поэтому, когда человек теряет веру, никакого согласия, взаимного интереса, работы уже не получалось. Они не доверяли друг другу. С другой стороны, как можно было верить Горбачеву, если он пытался несколько раз развалить Россию, если он пригласил руководителей автономных республик на подписание Союзного договора? Как можно было ему после этого верить?!
ВЗГЛЯД: Ради сохранения общего государства Ельцин должен был, по вашему мнению, перешагнуть через личную антипатию?
С. Ф.: Он перешагивал. Он единственный, кто согласился с Союзным договором и не препятствовал Горбачеву в этом.
ВЗГЛЯД: Вы до сих пор считаете правильным решение, принятое в Беловежской пуще?С.Ф. А куда деваться? Какие еще предложения? После того, как ГКЧП развалил все, силой собрать было уже нельзя, а последствия могли быть ужасающими. Не было уже законодательного органа Союза. Я лично распускал Верховный Совет Союза. Но надо было дальше жить. А как жить, когда у нас такая интеграция была промышленная? Одна ступень ракеты делалась в России, другая на Украине. И так во всем.
ВЗГЛЯД: То, что вы говорите, как аргумент в пользу того, чтобы попытаться сохранить Союз, а не разваливать его.
С. Ф.: Правильно, но когда не получается Союз? Надо было сохранить хотя бы славянское государство, к которому позже Назарбаев подключился и все остальные.
Поймите, мы не разваливали. Мы строили новую Россию – при очень сильном сопротивлении. Когда вы строите что-то новое, то неизбежно что-то теряется, что-то разрушается. Мы не могли построить что-то новое и не трогать при этом старое. У нас была одна-единственная территория.
Источник: vz.ru
