Исторический момент. Принявший вызов

Сергей Черняховский доктор политических наук. Возвращение Владимира Путина на должность президента Российской Федерации – ключевое событие в истории новой России.

Возглавить страну, как и потерять власть – можно иногда в силу случая. Чтобы вернуться – нужно заслужить это делами.

В 1999 году Путин пришёл к власти, не желая её и первоначально от неё отказываясь. В 2008-м он оставил президентский пост не потому, что проиграл выборы или был смещен – а потому, что этого требовала Конституция.

Можно как угодно относиться к нему, его политике, его курсу и его возвращению – но и быть выдвинутым на пост президента, и победить на выборах 2012 года он смог только потому, что имел поддержку общества и был популярен.

Можно обвинять выборы 4 марта в чём угодно, но бесспорно очевидное: все последние годы Владимир Путин – самый популярный политик России.

В 1999 году он возглавил структуры власти – на тот момент явно обречённой. Возглавил их с рейтингом доверия в 2%. И был объявлен преемником политика, в тот момент едва ли не самого непопулярного в стране.

Кто-то может говорить, что Путину повезло – и он был назначен Ельциным на этот пост случайно. Но получить власть от него (при прочих равных условиях) – означало политическую смерть. И то, что Путин добился успехов – уже означало наличие особых качеств и умений.

Путин добился того, чего не смогли другие. Выдвинутый непопулярным антигероем, он стал популярным. Несмотря на то, что в Ленинграде работал вместе с Собчаком. Несмотря на то, что его поддерживал Чубайс.

Но общественное сознание не связывает Путина с этими персонами. Оно связывает его с одним образом – самого Путина.

Кто-то уверяет, что его популярность – результат постоянного присутствия на телеэкране. Брежнев там тоже был, и не меньше – с результатом почти противоположным. Несмотря на то, что эпоха Брежнева была, в общем-то, более чем благополучной.

Значит, есть что-то в личности Путина, что позволяет заведомо большей части общества его принимать как государственного лидера. А значит, есть у него то, что позволяет ему понимать общество.

Путин понимает общество и принимаем им – потому что он такой же, как большинство. По своим пристрастиям, приоритетам, ценностям. Или он, как минимум, понимает, каковы эти приоритеты и ценности у большинства. Он – эмпатичен. И он – антиэлитарен.

Путин – первый руководитель России в новейшей её истории, выросший и сформировавшийся в среде большого города. Он – носитель городской культуры, но не элитных районов и рафинированных кланов, а обычных жителей. Выросших в коммунальных квартирах и в дворовых компаниях.

В известном смысле Путин – представитель самого здорового из последних поколений страны: тех, кто родился в 50-е годы и вступил в жизнь в 70-е. Семидесятников. Разрушающий сознание удар хрущёвского доклада 1956 года прошёлся мимо них – они уцелели. Зато когда их сознание формировалось, они были свидетелями полёта Гагарина, и при них взлетали ещё несовершенные, но триумфальные корабли серии «Восток». Они входили в жизнь после окончания «волюнтаризма» Хрущёва – но до начала «застоя» позднего Брежнева. И видели, что жизнь улучшается на глазах, что в мире «ни одна пушка не может выстрелить без нашего на то соизволения».

Жизнь была налажена. Нормальна. Безопасна. Чтобы добиться успеха – нужно было просто спокойно работать. Хорошо и профессионально. Многое было не идеально, но всё казалось преодолимым. Сын мастера вагоностроительного завода, прошедшего службу на подводном флоте и защищавшего «Невский пятачок», в 70-м поступил на юрфак ЛГУ.

Именно у этого поколения «прорабы перестройки» украли страну и будущее в 1985-м.

Путин как-то сказал, что его любимая книга – «Щит и меч». А любимый фильм – «Офицеры». А в 73-м все смотрели «Семнадцать мгновений весны». Наверняка и книга, и фильмы повлияли на жизненный выбор: после ЛГУ он – в контрразведке, а затем – в разведке.

Если даже не особенно присматриваться, но просто обратить внимание – можно заметить, что мимика Владимира Путина очень часто совпадает с мимикой Вячеслава Тихонова в роли Штирлица в «Семнадцати мгновениях» и Станислава Любшина в «Щите и мече».

Работая в Германии, он увидел шабаш местной «перестройки». И однажды сказал погромщикам, идущим на штурм советского представительства: «Я офицер. Вы меня не запугаете!»

Впервые по телевидению Путина показали ещё в 1992 году – представляя мэрию Северной столицы на пресс-конференции, он сказал: «Все должны понять: власть нельзя трогать руками».

Потому что он видел и в Германии, и позже в СССР, что бывает со страной, когда власть позволяет «трогать себя руками».

Его «ленинградский период» вызывает много толкований. И обвинений. Как в отношении экономических и финансовых вопросов, так и в отношении той политической команды, в которой он работал. На это можно реагировать по-разному.

Оппоненты всегда найдут, что вменить в вину из прошлого человеку, стоящему во главе страны. В первой половине 90-х многие, если они хотели желать сделать хоть что-то, вынуждены были делать и то, что совсем не соответствовало их желаниям и предпочтениям.

Но политику, прекратившему Смуту, вряд ли стоит вменять в вину разные аспекты его участия в ней. Не он её начинал.

Став директором ФСБ и проявляя к власти лояльность, Путин однажды демонстративно ее нарушил. Через неделю после отставки Примакова он поехал на дачу к попавшему в немилость к Ельцину экс-премьеру и вручил подарок – винтовку с дарственной надписью от коллегии ФСБ. И это было показано в новостях по ведущим каналам ТВ.

В 1999 году он действительно отказывался от поста премьера и будущего президентства. А осенью того же года даже писал заявление об отставке.

Сергей Доренко рассказывал, что Путин тогда ему сказал: «Лично у меня всё есть – я получил и то, что хотел, и то, на что не мог рассчитывать. Но ведь нужно и стране помочь».

Согласиться в 1999 году стать официально провозглашённым преемником Ельцина не означало принять у последнего власть – её у того уже просто не было – это означало принять вызов и пойти на риск.

И все 12 лет с тех пор он постоянно делал одно – принимал вызовы и шёл на риски.

Начать в условиях «хасавьюртовского синдрома» и при дезорганизованной и не получающей жалованья армии реальные боевые действия против ваххабитской Ичкерии – значило принять вызов и пойти на риск.

Стать президентом, когда есть мощная оппозиция, элита расколота и часть её относится к тебе явно недоброжелательно, а часть полагает, что ты будешь ей подчиняться, а у тебя нет ни собственной реальной партии, ни группы поддержки, ни верных частей – это значило принять вызов и рисковать.

И употребить выражение «мочить в сортире», вызвавшее негодование политического класса и телевидения – было рискованно. Он сказал так не по подсказке – он сам не знал, почему. Сказал так потому, что страна, которой надоели невнятные и обтекаемые речи, хотела, наконец, услышать что-то внятное.

Вернуть стране часть советской символики – означало риск.

Ввязаться в противостояние с катающимся, как отвязавшаяся в шторм пушка на палубе, и превратившимся в самостоятельную ветвь власти телевидением – значило принять вызов и пойти на риск.

Против Путина тогда были:

– левая оппозиция, удерживавшая власть в половине регионов страны и имевшая контрольный пакет голосов в парламенте;

– «либеральное» телевидение;

– региональная губернаторская и подчас явно сепаратистская фронда;

– ведущие «олигархи» страны (вообще-то они были плутократы);

– мощная фракция элиты, сплотившаяся в «Отечество–Вся Россия»;

– международные ваххабитско-террористические круги.

Война на Кавказе, разрушенная промышленность, деградирующая государственная структура, огромные госдолги, нищее после дефолта 1998 года население.

За Путина выступали остатки тех самых структур, от которых и от последствий действий которых и нужно было спасть страну. Тех, кто на деле был его противниками. Против него были и реальные противники, и те, кто объективно мог стать его союзниками. Он был свой среди чужих и чужой среди своих. И никакой способной поддержать его «партии большевиков».

Кому-то не нравился один вектор его курса, кому-то – другой. Кто-то хотел бы, чтобы он вернул страну в 1992-й год, назначил премьером Чубайса и главой Центробанка Гайдара. Только понятно, что было бы тогда со страной.

Путин принимал все вызовы и не уходил от них. Решал проблемы в той ситуации, которая реально была – и с теми людьми, которые реально были.

Он не менял подряд всех, кого, наверное, хотел бы сменить. Ещё и потому, что всегда стоял вопрос, кем их заменить: он пришёл к власти без своей команды и кадрового резерва. И работал с теми, кто мог действовать.

Единственное, что у него было – нормальный навык человека его поколения: работать. Расшивать ситуации. Осуществлять ручное управление. Он создал систему из того, что ему досталось в наследство – из груды политического хлама. И сконфигурировал его так, чтобы этот хлам работал.

И ещё у него была способность чувствовать настроения и ожидания общества. И как минимум говорить то, что общество от него ждало бы.

Кто-то скажет, что он это только говорил, но не делал. Но даже если бы они были правы – он-то умел понять и выразить то, что чувствует общество. Другие – не умели. Да и не только выразить – но и делать.

Губернаторская фронда была подавлена. Телевидение взято под контроль. На элиту был надет железный обруч. И было сказано одному из экономических теоретиков правительства, упомянувших о том, что экономического ведомство намерено провести эксперимент: «Вот эксперименты – на кроликах. На людях эксперименты делать не нужно».

И был «Норд-Ост». В 95-м, когда Басаев захватил роддом в Будённовске, Черномырдин пошёл с ним на переговоры и отпустил с миром. В 96-м был Хасавьюрт, когда Лебедь сдал позиции Центра в Чечне, практически пошёл на её отделение, что обернулось нападением на Дагестан в 99-м.

Как голосили в дни «Норд-Оста» московские элиты, настаивая на капитуляции власти. Требовали принять все условия террористов. Но Путин пошёл на риск: террористов уничтожили, подавляющее большинство заложников освободили. Подобных захватов в Москве с тех пор не было.

Ходорковский – это тоже вызов. Он вступил в борьбу за власть. Используя неконвенциональные методы. А власть всегда должна уметь защищаться. Иначе она просто перестанет быть. И общество будет само, на уровне «войны всех против всех», выяснять отношения внутри себя.

Со времён Горбачёва в обществе утвердилось представление, что политика – это некая беспроигрышная игра: выиграл – получил власть; проиграл – ничего не потерял.

Путин вернул политике её содержание. Те, кто говорит, что при Путине политика ушла из нашей жизни, что её теперь нет – лукавят. Ушла не политика – ушла игра в политику. Имитация. А политика вернулась.

Заниматься ею – то есть на самом деле рисковать – играющим в политику не хочется. Им хочется играть так, чтобы, если получится – получить всё. А если не получится – не потерять ничего. Это рождает авантюризм и безответственность. Привычку ставить эксперименты на людях и на стране.

Реальная политика – там, где за ошибки и неудачи в ней платят свободой и жизнью. Участия в политике достойны те, кто ими рисковать способен. Это выковывает ответственную элиту.

Путин на это был готов. Его оппоненты – не готовы. Поэтому он выигрывал – а они проигрывали. И поэтому на выборы 2004 года не вышли ни Зюганов, ни Жириновский, ни Явлинский.

Сегодня мало обращают внимания на то, с чем был связан максимальный взлёт популярности Путина. До 2005 года она была высока, но примерно как к концу 2011 года.

Кривая поддержки Путина рванулась вверх сначала после предпринятой им корректировки рыночной авантюры «монетизации льгот», когда люди стали массами выходить на улицы и перекрывать магистрали и железные дороги. Затем после «левого поворота» осени 2005 года, когда экономический курс был развёрнут в сторону осуществления социальных программ. И затем – после Мюнхенской речи, когда он бросил вызов западным оппонентам России.

Страна почувствовала улучшение жизни. И что самое главное – начала чувствовать самоуважение.

Путин всегда принимал вызовы. В 2008 году он ничем не рисковал, если б ушёл на гарантированный политический покой. Он ушёл бы на гребне популярности, при наличии закона о гарантиях оставившему должность президенту РФ и при удовлетворении и успокоении международных элит.

Принять пост премьера в этих условиях – тоже означало принять вызов и рискнуть. Потому что означало принять на себя ответственность за экономическое положение страны – но без высших полномочий президента.

До тех пор в России даже слабый и непопулярный президент оказывался сильнее сильного (как Черномырдин) и к тому же сверхпопулярного (как Примаков) премьера. К тому же, когда Путин принимал этот пост – волны мирового кризиса 2008 года уже были видны. И он как минимум допускал возможность того, что противостоять кризису придётся именно ему.

Может быть, решение вернуться на пост президента было самым большим риском Путина.

В 2011 году явно обозначилось нежелание влиятельной части российской политической и бизнес-элиты допускать его возвращение. Причём и со стороны тех, кто десятью годами раньше делал на него ставку.

Суть их стремления не допустить его возврата однажды довольно точно сформулировал Глеб Павловский: курс Путина основными своими двумя стержнями имеет сильную социальную политику и укрепление международного положения России. А это «требует постоянной экспансии». Требует постоянного увеличения расходов на социальные нужды, на оборону – и постоянного противостояния на мировой арене.

Для определённой части элиты это означало недовольство их партнёров за рубежом, невозможность присваивать себе государственные средства, необходимость так или иначе подчинять свои интересы интересам политики страны. И ещё – ограничение возможности либо полная невозможность принять участие в новой приватизации той госсобственности, которая была Путиным либо собрана, либо вновь создана.

К началу 2011 года Путиным решение о президентстве ещё не было принято. Неизвестно, каким бы оно было. Но на него начали оказывать давление. Вице-президент США Байден от имени мировых элит, Юргенс от имени российских – требовали от Путина отказа от выдвижения его кандидатуры.

Вопрос выбора стал вопросом вызова. И выдвижение – стало рискованным. Ему откровенно грозили египетским сценарием.

Но он всегда принимал вызовы. И не боялся рисков. Кроме того – он чувствовал. Чувствовал, что большая часть общества ждёт. Именно его возвращения. Что большинство настроено его поддержать. И не просто поддержать, если выдвинется – а именно сильно хочет его возвращения.

Потому что после 2008 года (и не только из-за кризиса – его Россия пережила относительно спокойно), в обществе стало нарастать что-то нездоровое. Что-то стало теряться из атмосферы и надежд 2000-х. И как-то повеяло концом 80-х и 90-ми. Оживились тени прОклятой эпохи. Осмелели политики, давно ставшие маргиналами.

С одной стороны, стало исчезать ощущение подъёма, выздоровления, которое было в середине нулевых. С другой – вновь зазвучала лексика и замерцали персонажи прошлого. Заговорили о новой приватизации, запрете на профессии…

Всё как-то заколебалось, появилась неуверенность, опасения, что вновь придётся пережить ужас двадцатилетней давности. Как призрак, появилась тень Тёмных Лет. В воздухе явно носился гнилостный болотный запах.

Путина ждали именно как возвращения надежд прошедшего десятилетия.

Все помнили, как и чем отличалось время его правления от времени 90-х. Воспринимали это отличие как чудо. И хотели повторения этого чуда: чтобы с его возвращением жизнь страны вновь сделала такой же рывок от состояния 2008–2011 годов, какой она сделала за десять лет до этого.

И он это ожидание почувствовал.

Определённые элиты были против. Тем, кто рассматривает страну как ресурс для распродажи, Путин не нужен.

«Оранжевый» мятеж не удался, но его попытка была. На выборах народ Путина активно поддержал – но люди в первую очередь поддержали совпадение программных установок Путина и своих ожиданий. Теперь народ ждёт реализации этих установок.

Ждёт реинтеграции Союзного государства. Реиндустриализации страны. Восстановления социальной справедливости. Реализации принципиальных начал программы Путина.

Ждёт того, чтобы власть выражала и защищала интересы подавляющего большинства и опиралась на это большинство, а не на демонстративные истерики людей, давно признавших над собой юрисдикцию международных структур.

Ждёт устранения предельного характера дифференциации современного российского общества.

Ждёт создания такой организации социальных отношений, когда главным мерилом человека, главными «социальными лифтами» станут образование, способности, труд и профессионализм, а не богатство и связи.

Ждёт того, чтобы государство действовало во имя человека. Чтобы люди опять стали главным богатством общества.

Ждёт постановки во главу угла интересов тех, кто, говоря словами самого Путина, своим трудом держит страну: рабочих, крестьян, врачей, учителей, инженеров. Решения задач производственного и экономического прорыва.

Признание в своей программе, что то, что ему до сих пор удалось сделать – это только платформа, фундамент для будущего здания, и говоря о том, что настал момент перехода к строительству самого здания нового общества, Путин поставил вопрос о качественном изменении политики.

Тем самым он, по сути, поставил задачу экономической, социальной и производственной революции в стране.

Создания новой экономики «передовой индустрии и прорывных технологий, устойчивой к конъюнктурным перепадам, с центрами роста по всей территории страны, с опорой на мощную инфраструктуру».

Путин обещал именно это. Этого от него сегодня и ждут.

Он пошёл на очень серьёзный риск, опять став президентом. Он опять принял вызов – может быть, самый ответственный в своей жизни: он согласился на построение Нового Мира.

К концу 2011 ему некоторые твердили, что у него не получится. Что народ против. Что нужно остановиться. И он решил проверить. Ему действительно нужны были честные выборы. Кстати – чуть ли не единственному.

Потому что остальным нужны были такие выборы, на которых они бы получили свое сильно жаждуемое – чтобы тогда объявить их честными.

Путину они нужны были, чтобы проверить себя – и понять, с ним ли народ.

За Путиным (и с ним) сегодня – страна, большинство.

Фактом остаётся то, что в отличие практически от всех его оппонентов – он всегда принимал те вызовы, перед которыми его ставила ситуация. И не боялся риска. И ответственности. И побеждал. Он чувствовал, чего ожидает общество – а другие чувствовали только то, чего хотят они.

Он, не имея популярности изначально, её обрёл и сохранил.

В него народ верит.

Источник: file-rf.ru