После греческого «нет» в Европе назревает кризис суверенитета ("Slate.fr", Франция)

Хотя греческое «нет» на план кредиторов страны от 25 июня юридически не означает выход из еврозоны, оно все равно чревато серьезными политическими последствиями для всего Европейского Союза. 

Сам факт проведения референдума, даже в случае победы «да», уже имел бы историческое значение. Хотя завершившиеся отказом от европейских договоров референдумы в Дании (1992), Ирландии (2001 и 2008), Франции (2005) и Нидерландах (2005) и два неприятия евро (в Дании в 2000 году и в Швеции в 2003 году) уже стали актом неподчинения народов консенсусным требованиям политической элиты Европы, сейчас был пройден поистине новый этап. Конфликт правительства страны, которое обращается за поддержкой к народу, и его европейских партнеров — это нечто невиданное. Те, кто «строит Европу», не могли себе такое даже представить. 

Предыдущие референдумы еще ни разу не проводились в такой перспективе, а неприятие народами различных проектов (Маастрихтский, Лиссабонский, Римский договоры и т.д.) никогда не мешал дальнейшему консенсусу национальных правительств. Референдумы говорили прежде всего о сомнениях народов насчет интеграционных процессов, а не разногласиях в Европейском совете или между европейскими институтами, как это было с выдворением Яниса Варуфакиса с собрания Еврогруппы. 

На этой неделе вся Европа увидела противоборство двух суверенитетов: консенсусного и элитарного с одной стороны, народного и конфликтного с другой. 

Пусть это может прозвучать несколько устарело и напыщенно, Греция стала для многих уроком. Она продемонстрировала реальность того, что по большей части считалось лишь теорией. Хотя вся история европейской интеграции указывала на возможность возникновения такой ситуации. Кризис 2008 года и приход к власти оспорившего европейскую экономическую политику леворадикального правительства выставили на всеобщее обозрение противоречия современной Европы. Причем возникли они отнюдь не вчера... 

Конференция в Мессине дала толчок обособлению элит

По всей видимости, начало процессу европейской интеграции было положено в Мессине в июне 1955 года. Как отметил бельгийский эксперт Поль Манетт, Мессина стала чем-то вроде «труднодостижимой точки равновесия между федерализмом и международным сотрудничеством». В ходе состоявшейся там конференции министры иностранных дел решили сформировать межправительственную экспертную группу. Это собрание под руководством главы люксембургского правительства Жозефа Беша составило мессинскую резолюцию, которая была подписана в последнюю минуту в Таормине неподалеку от виллы министра иностранных дел Италии Гаэтано Мартино, где и проходила конференция. Представители правительств шести европейских государств (Франция, Италия, ФРГ, Бельгия, Люксембург, Нидерланды) договорились о «перезапуске» процесса сближения, который споткнулся о нежелание Франции участвовать в создании Европейского оборонного сообщества. 

В итоговом заявлении конференции содержится своеобразная дорожная карта, которая определила весь дальнейший ход евроинтеграции: 

«Правительства считают, что пришло время начать новый этап пути европейского строительства. Они согласны с тем, что оно должно осуществляться в первую очередь в экономической сфере, и уверены в необходимости продолжить формирование единой Европы путем развития общих институтов, постепенного слияния национальных экономик, создания общего рынка и последовательного сближения в социальной политике». 

С тех пор фундаментом строительства Европы неизменно считают рынок и свободную торговлю. Выводы мессинской конференции были возможными в связи с тем, что три главных из шести упомянутых государств уже предусмотрели возможность ограничения национального суверенитета в своих послевоенных конституциях. Нам же следует отложить в сторону слащавые истории об «отцах-основателях» и попытаться понять социологическую логику зари европейской интеграции. 

И она, кстати говоря, сразу же вызвала резкое отторжение. Одним из самых ярых критиков подписанных соглашений был Пьер Мендес-Франс. Речь шла о демократической по своей сути критике, которая подчеркивала антидемократический характер интеграционного процесса в том виде, в каком его представляли в Римских соглашениях. По его мнению, в основе Европы должно было лежать право, право, которое поставили на службу рынку. Первый глава Европейской комиссии Вальтер Хальштейн заявил, что цель права «двигать историю». Сейчас, глядя в прошлое, невольно задумываешься о позиции Мендеса-Франса...

Процесс сближения европейских стран получил объяснение благодаря социологи Норберта Элиаса. В вышедшей в 2007 году книге «Миф Жана Монне» Марк Жоли сталкивает процесс европейской интеграции с социологической теорией немецкого специалиста, возвращаясь к реальной роли Монне в европейской интеграции (он верил в Евроатом, а не общий рынок): тот считал ее «подчинением людей и организованных в государства сообществ общим правилам и институтам, которые умиротворяют их взаимоотношения». Рассмотрение процесса европейской интеграции с точки зрения интеграционного процесса проливает свет на истинные отношения управляемых и управленцев, тем более что (вопреки желаниям Монне) государства сами участвуют в работе властной структуры (Еврокомиссии). 

Как же тогда понимать подобное замыкание европейской интеграции? Европа институтов с самого начала указывает на существование новых связей взаимозависимости между государствами и людьми. Она является одновременно следствием умиротворения их отношений и причиной новых вариантов социального расклада, результаты которых мы сейчас наблюдаем. Норберт Элиас «дал ключ к социологическому объяснению проявлений "первых форм новой общечеловеческой этики", как он сам их называл». Европа является вовсе не калькой процесса формирования национальных государств, а скорее долгосрочным процессом, неторопливой эволюцией и созреванием человеческого общества, которое увидело на горизонте призрак общего блага. Как бы то ни было, в процессе усиления взаимозависимости и умиротворения межгосударственных отношений хватает и других моментов... В их числе — новая социальная конфигурация, которую выставляет напоказ европейская интеграция относительно отношений управленцев и управляемых, то есть экономики отношений правящих национальных элит и народов. 

Таким образом, нам следует рассматривать вместе протекающий внутри государств интеграционный процесс и изменения отношений европейских государств, потому что и то, и другое «попадает в одни и те же теоретические сети». Иначе говоря, Европа является не только причиной множества преобразований и проблем нашего общества, но и (не исключено даже, что в первую очередь) их следствием... 

Триумф «негативной интеграции»

Все это поднимает один немаловажный вопрос: разве движимая национальными элитами Европа не представляет собой всего лишь Европу государств? Интеграционный процесс быстро столкнулся с необходимостью легитимизировать себя. И поэтому выработал относительную автономию по отношению к государствам. 

После десятилетий европейской интеграции такое стремление к легитимизации неотделимо от верховенства «конкурентного права». Фриц Шарпф говорит о «конституционализации» конкурентного права, которое стало прямым следствием «негативной интеграции». В его представлении, негативная интеграция представляет собой политику формирования рынка, на котором главные роли принадлежат Европейскому суду и комиссии. Усиление этих институтов является характерной чертой европейского строительства. 

На это, как Эндрю Моравчик, можно возразить, что это правительства национальных государств развивали преференции, двигаясь в направлении негативной интеграции. В любом случае, Европейская комиссия и суд сформировали «чрезвычайно мощный набор юридических инструментов». Все это позволило провести вмешательство в политические программы внутри национальных государств и стало сдерживающим фактором для игроков, которые, вероятно, не предвидели подобного развития событий, когда высказывались за общий рынок и необходимость негативной интеграции. 

Как отмечет Фриц Шарпф, здесь сосуществуют друг с другом два типа интеграции: как легко догадаться, помимо негативной есть и позитивная. Шарпф определяет два источника легитимности Европы: на основе вклада и на основе отдачи. 

Легитимность на основе вклада предполагает «существование коллективного самосознания», что к Европейскому Союзу скорее не относится. Вопрос принципа большинства в соотнесении с принципом «правительства для народа» играет тут центральную роль и встает острее в процессе европейской интеграции, чем в рамках национальных государств. На уровне Европейского Союза вопрос легитимизации на основе вклада выглядит более проблематичным, учитывая, что «Европейскому Союзу еще далеко до "сильного" коллективного самосознания, которое является неотъемлемой частью национальных демократий». 

Легитимизация по отдаче в свою очередь напрямую связана с принципом «правительства для народа» и проводит анализ европейской интеграции «с точки зрения ожидаемых результатов, отдачи демократической системы». ЕС опирается главным образом именно на такой тип легитимизации, однако после 2008 года делать это стало заметно сложнее по мере весьма сомнительных результатов. 

Как отмечает Фриц Шарпф, «правительство для народа» черпает легитимность в способности решать проблемы, которые требуют коллективных мер, так как не могут быть сняты индивидуальными шагами, рыночными механизмами или же добровольным сотрудничеством внутри гражданского общества«. Особенность такой легитимизации заключается в том, что она «легко допускает сосуществование нескольких коллективных самосознаний, которые пересекаются друг с другом или же накладываются друг на друга. Они определяются особыми категориями требующих решения проблем и организуются по территориальным и/или функциональным критериям». 

Сейчас в рамках европейского сообщества решаются целые группы политических вопросов. Триумф конкурентного права. Европейский суд и комиссия заполучили в руки огромную власть. Как бы то ни было, подобное усиление негативной интеграции (его зачастую путают с политикой либерализации) переплетается со все более громким утверждением демократического призвания Европы, которое невозможно осуществить при том, что граждане европейских государств воспринимают нынешние результаты во все менее позитивном ключе. 

Претензия Европы на демократию сформировалась еще в период работы Комиссии Спинелли. Что касается первых мыслителей европейской интеграции, Франсуа Перру и Франсис Делези рассматривали европейское строительство как освобожденный от давящих демократических рамок процесс. В любом случае, утверждение о построении европейской демократии способствовало изменению характера общественных споров во Франции и кризису легитимности ЕС. Одна из ошибок в риторике поборников суверенитета заключается в том, что они критикуют «федеральную Европу» и защищают «Европу национальных государств». На самом же деле ключевой момент в интеграционном процессе — автономизация элиты каждой страны по отношению к ее народу. В Европе консенсусные и элитарные рамки оказывают на элиты реальное символическое воздействие, которое не следует недооценивать, потому что оно гораздо чаще граждан определяет политические решения национального руководства. Тупиковость заявлений в поддержку Маастрихтского (1992) и Римского договоров (2005) касалась провозглашенной «социальной» или «демократической» Европы, хотя на самом деле процесс двигался в совершенно ином направлении... 

Как бы то ни было, эти мощные противоречия привели к взрыву только после кризиса 2008 года. Раз Европа черпала легитимность в результатах, она больше не могла оправдывать свое существование построением демократической жизни по подобию национальных государств и в то же время ставить перед этими самыми государствами все более ограничительные правила и устанавливать собственную бюджетную, валютную, торговую и конкурентную политику. Поэтому она погрузилась в кризис. 

2008 год: возвращение «авторитарного федерализма»

Мы уже рассмотрели, как в Европе переплелись взаимозависимость государств и обособление властной элиты. Мы также отметили, что у нее есть символическое влияние на правящие элиты каждой страны. Теперь добавим к картине пару новых штрихов: кризис усилил и показал авторитарные черты интеграционного процесса. Это подводит нас к гипотезе бюрократического и финансового европейского цезаризма. Эта теория (была навеяна работами Антонио Грамши и получила развитие у Седрика Дюрана) ни в коей мере не противоречит предыдущим выводам. Как раз-таки наоборот, она дополняет их и позволяет понять, как распространяется кризис легитимности ЕС. 

Если до 2005 года институты ЕС и его общую политику практически никто не ставил под сомнение, после 2008 года критика в их адрес звучит на редкость громко с юга Европы: леворадикальные движения открыто выступают против европейской политики. Хотя всем правящим элитам свойственна двусмысленность (они колеблются между европейским консенсусом и мнением собственных избирателей), правительство Ципраса стало первым, кто заручился поддержкой народа и бросил вызов европейским партнерам, пролив свет на противоречия ЕС. 

Европейский Союз никогда не был структурой, в которой народы ощущали бы себя неотъемлемой частью. Между ЕС и гражданами нет прочной связи. Их согласие воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Поэтому авторитарных решений будет становиться все больше. У европейского проекта нет органичного интеллекта, настоящей возможности убедить граждан, подлинного «европейского гражданского общества». Поэтому ему приходится постепенно усиливать свои самые авторитарные стороны. 

Политические последствия для каждого государства

Если даже не говорить о внутренних противостояниях в ХДС/ХСС под давлением немецкого электората, европейские правые объединились для совместной борьбы с Алексисом Ципрасом и СИРИЗА, а также испанской «Подемос» и подъемом левых в Италии. В начале недели Николя Саркози возглавил в Мадриде настоящий крестовый поход против радикальных левых в Европе. 

В любом случае, это яростное идеологическое наступление не может скрыть неподготовленность радикальных левых и всех тех представителей социал-демократического движения, которые стремятся найти альтернативу. Так, в мае греческий обозреватель Герасимос Мошонас отметил «вакуум культуры и знания европейских вопросов» и «непонимание общеевропейских механизмов». Это должно напомнить всем тем, кто хочет предложить альтернативный путь, что от них требуется провести исчерпывающий и доскональный анализ общеевропейской системы и интеграционного процесса в его совокупности. 

В такой перспективе греческий кризис стал поворотным моментом, если не точкой разрыва в истории европейской интеграции. Каждому политическому лагерю теперь предстоит осознать последствия случившегося. Здесь сталкиваются лбами два суверенитета: элитарный и народный. Таким образом, греческое «нет» кардинально меняет весь расклад в Европе.