В конце прошлого года российский президент Владимир Путин заявил, что Россия выполнила свою миссию в Сирии и вскоре начнет выводить свой военный контингент из САР. Однако, судя по всему, оказавшись в ситуации, напоминающей опыт Соединенных Штатов в Ираке и Афганистане, Россия несколько изменила позицию и намерена в ближайшем будущем сохранить военное присутствие в этой истерзанной войной стране.
Это стало главной темой недавнего семинара в вашингтонском Центре национальных интересов (CFTNI) «Российская интервенция в Сирии». Россия не только адаптировалась к своему постоянному присутствию в Сирии, но и приобрела там значительные активы и новые интересы.
В состав участников дискуссии вошли исполнительный директор CFTNI Пол Дж. Сондерс, доцент Военного колледжа Сухопутных войск США, специалист по Евразии полковник Роберт Гамильтон, а также старший научный сотрудник Научно-исследовательского центра военно-морских проблем Майкл Кофман. Руководитель отдела ближневосточных исследований CFTNI Гил Барндоллар выступил в качестве модератора.
Пол Сондерс начал обсуждение, изложив свое видение стратегических целей России перед началом интервенции, которые, по его словам, заключались в том, чтобы «предотвратить падение правительства сирийского президента Башара аль-Асада» и вести борьбу с террористами, уничтожая их в Сирии, вместо того чтобы потом воевать с ними в самой России. В качестве побочной цели Москва стремилась «заставить Соединенные Штаты вступить в какой-то политический диалог» после длительного периода международной изоляции России, которая была инициирована США из-за аннексии Крыма в 2014 году. «Разумеется, когда Россия основательно влезла в сирийские дела, у них там появились некоторые дополнительные интересы», – продолжал Сондерс. Главным среди этих интересов стало закрепление расширенного военного присутствия в Восточном Средиземноморье.
Сондерс далее подчеркнул, что достижение стабильного политического порядка в Сирии будет чрезвычайно сложной задачей для самой Сирии, России и Ирана, если в страну не придет значительная внешняя финансовая помощь, которая позволит начать активное восстановление экономики. Он убежден, что западные правительства вряд ли станут оказывать помощь режиму, возглавляемому Башаром аль-Асадом, да и вообще, независимо от того, кто будет у власти, лишь немногие правительства будут готовы взять на себя сколько-нибудь существенную финансовую ответственность за послевоенное восстановление Сирии, если таковые вообще найдутся.
Таким образом, по его мнению, Соединенные Штаты, вероятно, будут иметь больше рычагов влияния на политическое будущее Сирии, чем сегодня принято считать. Сондерс также сказал, что судьба остающихся в стране иностранных боевиков будет серьезной проблемой, поскольку едва ли какие-либо страны согласятся принять их в качестве репатриантов.
Майкл Кофман представил свой обзор военной кампании в Сирии. С точки зрения России, считает он, «многолетний сирийский конфликт можно было бы разделить на три отдельные войны». Первая из них – это «реконкиста» режима Асада, вторая – «экзистенциальный конфликт между Турцией и курдами», и третья – «открытая война на истощение между Израилем и Ираном».
По мнению Кофмана, наиболее рискованным для России является как раз последняя из названных войн, потому что речь идет о потенциальной «полномасштабной войне на Ближнем Востоке, а русские пришли в Сирию совсем не для этого, и не готовы брать на себя всю гигантскую ответственность за смягчение риска». Эскалация ирано-израильского конфликта вынудила бы Россию нарушить обещания, данные одной из сторон или даже обеим сторонам, и поставила бы под угрозу ее уникальное положение единственного игрока, у которого имеются прочные отношения, как с Ираном, так и с Израилем.
Кофман уделил внимание влиянию сирийского конфликта на российскую военную тактику и боеспособность вооруженных сил. Он назвал Сирию «главным трансформационным конфликтом для нынешней России и ее военной машины». Он отметил, что конфликт «дает бесценный практический опыт и способствует инновациям в военной сфере, так что для российских вооруженных сил это поистине счастливая война». Сирия стала главным театром военных действий, где российские военные получают реальный боевой опыт. Примерно две трети тактических средств авиации были пропущены через Сирию посредством ротации. Высшее командование, штабные офицеры и даже рядовой состав вооруженных сил – все они получили ценные уроки современной войны и новые навыки, которые могут быть использованы в будущих конфликтах.
Майкл Кофман отметил, что «тактика определяется технологией и практическим опытом», а новые тактические приемы в российской армии были крайне ограниченными до того момента, когда Москва начала военное вмешательство в Сирии. Он сравнил работу тактической авиации в Сирии с российско-грузинским конфликтом 2008 года как «день и ночь», отметив колоссальные перемены к лучшему. Однако, предостерег эксперт, хотя Россия доказала всему миру, что способна применять военную силу вдали от собственных границ, как великая держава, ее усилия в Сирии в основном не сталкивались с серьезным сопротивлением.
Более того, российским вооруженным силам еще предстоит решить многие организационные и тактические проблемы. Так, российским военным необходимы менее массивные боеприпасы, более дальнобойные снаряды и более точная артиллерия. Кроме того, Москва должна преодолеть соперничество между различными видами вооруженных сил, чтобы сформировать единый боевой дух.
Как бы то ни было, все эти недостатки были выявлены опытом российской армии в Сирии, что доказывает лишний раз, что вооруженный конфликт стал для России хорошей школой. По словам Кофмана, «это одна из многих причин, почему российским военным на самом деле нравится в Сирии, и они хотят там остаться. Никаким иным способом они не могут узнать реальное соотношение эффективности своих технологий с технологиями Соединенных Штатов».
Один из вопросов, по которому Кофман придерживается несколько иного мнения, чем Сондерс – это способность Сирии привлечь внешнюю помощь для восстановления своей экономики. Он высказал предположение, что Сирия могла бы использовать угрозу увеличения потоков беженцев в качестве инструмента, чтобы получить средства для реконструкции инфраструктуры страны от Германии и Соединенных Штатов.
Первый руководитель американского Центра предупреждения конфликтов с российскими войсками в Сирии в 2017 году, полковник в отставке Роберт Гамильтон сказал, что импульс к процессу предупреждения наземных конфликтов (который не следует путать с предотвращением столкновений в воздухе, продолжающимся с 2015 года, когда Россия вступила в сирийскую войну по просьбе Асада) проистекает из «промаха», который произошел в июне 2017 года.
Тогда русские выдвинули Соединенным Штатам 48-часовой ультиматум, потребовав, чтобы американцы ушли из стратегически важного района Аль-Танф. Этот город, который находится вблизи границы с Иорданией и Ираком, является важнейшим узлом, соединяющим Иран через Ирак с его союзниками в Сирии. Гамильтон рассказал о разговоре по мобильному телефону между российским и американским генералами. В ходе этого разговора российский генерал ускорил сроки ультиматума, дав понять, что в противном случае удар будет неминуем.
Американский командир ответил: «Если вы угрожаете моим подразделениям, этот разговор окончен, потому что я должен сейчас повесить трубку, а затем связаться с моим подчиненным офицером и отдать приказ о подготовке к бою. Итак, вы предпочитаете говорить или воевать?» К счастью, российский ответ был «давайте продолжим этот разговор», и в результате две стороны нашли возможность разрядить ситуацию.
Еще одна сфера, в которой Россия почти не имела опыта до Сирии – координация действий с партнерами по коалиции. Российское командование получило исключительную возможность проверить себя, особенно с учетом весьма разрозненного круга партнеров, с которыми пришлось сотрудничать. Гамильтон отметил, что «Москва сейчас уже не том положении, когда она может говорить всем своим партнерам то, что они хотят услышать, и не исполнять обещаний».
Разные, а порой противоречивые цели российских партнеров в Сирии создают проблемы, которые не имеют легких и простых решений. Например, трудно вообразить, что Россия может поддержать стремление Ирана к формированию «шиитского полумесяца от Тегерана до Бейрута», не спровоцировав тем самым конфликта с Израилем, и возможно даже с Соединенными Штатами.
Гамильтон сформулировал проблему, которую он считает главным вызовом для России в Сирии. «Как добиться того, чтобы уничтожение военного противника на поле боя повлекло за собой достижение политических целей, ради которых вы, собственно, и вступили в эту войну?» Как и в случае с Соединенными Штатами, застрявшими в Ираке и Афганистане, между российской военной победой в Сирии и желаемыми политическими результатами нет прямой связи.
Источник: mixednews.ru
