Где взять носителей дефицитных квалификаций и как уберечь от беды тех, чьи профессии окажутся вне цифровой экономики (ЦЭ) – вопрос этот злободневен и имеет важнейшее значение. Программа «Цифровая экономика» относит его исключительно к системе образования, а опасность ЦЭ для личности видит только в «сохранности цифровых данных пользователя». Что делать с теми, кто «благодаря» ЦЭ потеряет работу, в программе не сказано.
Отчёт BCG «Россия 2025: от кадров к талантам», написанный в партнёрстве со Сбербанком, Worldskills и Global Education Futures, как раз людям и посвящён, за что BSG спасибо – дали ещё один повод обсудить проблему.
Где опасность
По оптимистичной оценке, ЦЭ уничтожит «только» 9% рабочих мест. Есть и другие оценки, пожёстче, в соответствии с ними, 57% профессий в 50 странах находятся под риском исчезновения в течение 10-20 лет. В России к 2030 году исчезнут 57 «традиционных» профессий и появится 186 новых, прогнозируют цитируемые в отчёте BCG отечественные эксперты из АСИ и школы «Сколково».
Проблема очевидным образом распадается на две части: а) где взять квалифицированных людей и б) что делать с теми, кого заменят роботы.
Состояние системы образования в России таково, что рассчитывать на подготовку достаточного числа «исполинов духа» к 2030 году значит впасть в излишний оптимизм – в отчёте BSG об этом написано много и, надо признать, по делу.
Рекомендации же отчёта на предмет того, что делать с лишними людьми, заключены в цитате: «Новым девизом для тех, кто хочет гарантировать свою устойчивую конкурентоспособность на рынке труда, становится «Эволюционируй или вымрешь».
Автор изречения – не штатный дарвинист BCG, а «Г. О. Греф».
Критика отчёта BCG
Рекомендации авторов отчёта вытекают из следующей «модели»:
На мой дилетантский взгляд, такая «модель» пригодна не только для 2025 года. В XIV веке именно такие люди Европе тоже сильно пригодились бы, да и североамериканским индейцам не помешали, древним грекам, наверное, тоже.
Центральное понятие всего отчёта, вытекающее из «модели», – «набор ключевых универсальных компетенций, без освоения которых невозможно прийти к эффективности в XXI веке». Эти компетенции таковы: «умение критически мыслить, эффективно работать в команде и взаимодействовать с другими людьми, быстро адаптироваться к изменениям, принимать решения, самостоятельно организовывать деятельность, уметь работать с огромными массивами данных и прочее».
Есть ли среди «прочего» математический анализ и русская литература, неизвестно. Рискну предположить, что нет, и не удивлюсь, если в BCG считают, будто умение критически мыслить и адаптироваться можно воспитать, не заставляя студента учиться чему-то действительно полезному вроде сопромата, теории вероятностей или физиологии человека. «Перенос фокуса образовательных программ с развития предметных знаний и запоминания информации на развитие личностных и метапредметных (термин не объясняется — АА) компетенций» – такова одна из рекомендаций BCG.
По поводу «набора ключевых универсальных компетенций» имеет смысл прочесть, что говорит декан факультета ИТМО, где готовят лучших инженеров в мире. Эмпатия и пр. прекрасные свойства личности самоценны и к воспитанию из этой личности специалиста прямого отношения, конечно же, не имеют. Русская поговорка «хороший человек – не профессия» описывает ситуацию довольно точно.
Далее. Непонятно, почему авторы отчёта базируются на предложенной Йенсом Расмуссеном классификации рабочей силы (разделяя её на три категории — «Умение», «Правило» и «Знание») и, в меньшей степени, на одной из работ Александра Аузана (декан экономического факультета МГУ, написал предисловие к отчёту). Расмуссен – специалист по «человеческому фактору» и безопасности инженерных систем (эти сведения я почерпнул из трёх строк о нём в англоязычной Википедии, других нет). Аузан заведует кафедрой прикладной институциональной экономики, в 91-м защитил докторскую по теме «Самоуправление в экономике». Список научных интересов открывает словосочетание «методологические проблемы экономической теории» (см. книгу «Профессора московского университета», изданную в 2005-м к 250-летию МГУ).
Но это ладно, можно записать в придирки. Принципиальный момент: «низкая безработица вместо конкурентоспособности» в России тормозит спрос на персонал категории «Знание», делает вывод BCG. Граждане страны предпочитают стабильность росту, что плохо, ибо в передовых странах дело обстоит иначе. «Приоритет стабильности и безопасности», вот что прежде всего характеризует «культурный портрет россиянина», сетуют в BCG.
Однако после заявления главы главного государственного банка «эволюционируй или вымрешь» обыватель и должен относиться к ЦЭ как к чуме или взрыву Йеллоустона, уверенно предпочитая цифровой экономике стабильность.
Такое, между прочим, недавно уже было и плохо закончилось. Так, 30 лет назад другой грефоподобный политический деятель предлагал «начать перестройку с себя», а в 90-е народ только и делал, что «эволюционировал, чтобы не вымереть». Да что 90-е, предыдущие поколения и коллективизацию помнят.
Рекомендации BCG сводятся к быстрому, лет за семь, изменению ситуации на рынке рабочей силы. «Базовый» сценарий таких изменений предполагает «высвобождение» 9,3 миллиона человек, а сценарий «опережающей модернизации» — более 11 миллионов. Насчёт того, кто и чему их переучит или возьмёт на содержание, рекомендаций нет.
Поэтому неразумный обыватель с его тягой к стабильности вопреки прогрессу мне понятен и вызывает сочувствие, а вот провозвестники светлого цифрового завтра с рецептом «эволюционируй» – нет.
Какой бы ни была экономика – паровой, нефтяной, стальной или цифровой, – ей не под силу заставить homo sapiens «эволюционировать». Наш биологический вид уже давно не может обойтись без длительного, длиной в поколение, т.е. до 20-летнего возраста, интенсивного обучения юных особей. Причём такое обучение под силу только педагогу. Никакие онлайн-курсы его не заменят, как не смогли заменить ни письменность, ни книгопечатание.
Экономика и цифровая экономика
В качестве науки – если понимать под наукой достоверное знание – экономика очевидно недостаточна. Инженер, неверно рассчитавший сооружение, попадёт под уголовный суд, так принято со времён Хаммурапи. А экономистам ни за 1998-й год, ни за 1933-й, ни за 2008-й ничего не было и быть не может. При том, что горя из-за экономических катаклизмов случается куда больше, чем из-за обвалившегося по недосмотру проектировщика моста.
Поэтому переход страны к ЦЭ – дело совершенно практическое. Это область не столько науки, сколько политики. Пример – преодоление Великой депрессии в США, которое обеспечили политик Рузвельт и учёный Кейнс.
Наши соотечественники изучению экономики тоже поспособствовали. Я о Николае Кондратьеве. Обнаруженные им длинные волны конъюнктуры, в точках перегиба и локальных экстремумах которых человечество поджидают беды вплоть до мировых войн, пытались объяснить по-разному. Наиболее убедительное объяснение заключается в смене порождённых людьми, но неподвластных людям господствующих технологических укладов. Не переживший попытки произвести индустриальную революцию древний Рим, работные дома в Англии XVII века, 1917 год в России – всё это предшественники светлого цифрового будущего, переход к которому безболезненным быть не может и не будет.
Вопрос в том, кто за это будущее расплатится. Если «неудачники», которых экономические дарвинисты обрекают буквально на вымирание, то чем, спрашивается, ЦЭ лучше сталинской индустриализации.
Ещё вопрос в том, на чью экспертизу опереться политикам в России. Нового Кондратьева нет, а на BCG и Грефа надежды мало.
Источник: d-russia.ru
