Один мой хороший приятель некоторое время назад представлял меня своим знакомым как "друга-конспиролога". Надо ли говорить, что после такой презентации никакой серьезный разговор состояться уже не мог. С такой рекомендацией можно было шутить, говорить полусерьезно, но действительно обсуждать что-либо становилось невозможно, потому что в массовом сознании живёт убеждение, что любая отличающаяся от общепризнанной интерпретация событий абсурдна.
Однако в таком убеждении кроется целых две подмены понятий; во-первых, реалии таковы, что исторический факт всегда был конструируем. Не в силу заговора или попытки сбить с толку — исторически он был интерпретируем с позиции наблюдателя факта. Если наблюдателя было два, то появлялось две интерпретации. Даже на бытовом уровне потерпевший и обвиняемый будут описывать инцидент по‑разному, а вся история — набор подобных инцидентов. Однако в современности возможность интерпретации носит зачастую характер откровенной манипуляции, при которой беспорядки в Москве в репортажах западных СМИ происходят на фоне пальм и тому подобное. И столь нелепые поделки не могут не требовать попытки самостоятельного разбора.
Во-вторых, попытка интерпретировать факты отлично от "официальной версии событий" не является конспирологией по определению. Если интерпретация опирается на источники, то это уже не "сonspiracy" — это и есть история, которая всегда интерпретация, и по‑другому никогда и не было. "Сonspiracy" же — это скрытая от обывателя подоплёка событий, она не может основываться на источниках по причине их отсутствия. Реальная политика зачастую происходит за закрытыми дверями, по причине чего Рузвельт в 1943 году дал указание Госдепу не публиковать протоколов заседаний Большой четверки во время Парижской мирной конференции в 1919 г. так как "таких записей никогда не следует сохранять и тем более публиковать".
В этом смысле классика конспирологии это Грасе д`Орсе, который описывает скрытые механизмы истории как противостояние парамасонских орденов. Однако его интерпретация событий опирается на тайные смыслы, заложенные в скульптурные композиции соборов, при этом не поясняя откуда он черпал информацию, почему её необходимо трактовать так, а не иначе. Получается, что попытка самостоятельно связать события, опираясь на общедоступную информацию, — на самом деле единственный способ понять происходящее, потому как в современном мире нет заинтересованных в том, чтобы подавать обществу реальную картину, а скрывать её — есть, и вот почему:
Конспирология сосредоточена на поиске скрытых механизмов истории, но в действительности эти механизмы очевидны, если смотреть на них не с исторической точки зрения. Каждому студенту, обучающемуся в финансовом вузе, объясняют, что рынок естественно монополизируется, и это вроде бы не вызывает ни у кого особых возражений. Мир глобализирован, а значит, с финансовой точки зрения это замкнутая система, где заработок одного — это убыток для другого, который для товарного обмена будет вынужден запросить финансовый ресурс у того, кто заработал первым, или у банка, заложив свой актив. Процесс монополизации пойдёт особенно быстро, если в "игре" примет участие банк с неограниченным ресурсом эмиссии, такой как ФРС в США. Рано или поздно замкнутая система станет монопольной, что и подтвердило современное исследование швейцарской группы под руководством Джеймса Глаттфельдера, проанализировавшее 37 миллионов компаний и инвесторов, объединённых базой данных Orbis 2007. Согласно их данным, 60% мирового ВВП контролирует "ядро", состоящее всего из 147 транснациональных корпораций, 75% из которых — это банки и другие финансовые учреждения.
Неужели речь идёт о мировой элите? Обычно в этом месте говорят, что если бы такая элита существовала, то никогда не смогла бы договориться. Однако так не считает Джон Нэш, математик, послуживший прообразом главного героя фильма "Игры разума". Он стал нобелевским лауреатом за разработку научных основ теории игр, и в работе о поведении игроков в олигополистических рынках доказал, что монополии предпочитают договариваться, а не уничтожать друг друга конкуренцией. Настоящая история конкурентной борьбы — это история картельных соглашений. При этом детали картельных соглашений, как правило, остаются за кулисами переговоров, да‑да, мировая закулиса. Современная социология незаслуженно обделяет вниманием феномен элит, а ведь их современные представители — это прямое следствие монополизации мировой экономики.
Капитализм Карла Маркса укладывался в рамки производственных отношений, что, вероятно, было справедливо для середины XIX века. Но монополизировав рынок, капитализм вышел за рамки чистой экономики и продолжил монополизацию средств массовой информации, науки, искусства, последовательно превращая их в собственные инструменты.
Итальянский экономист Парето отличительным признаком элиты считал способность менять общество, применяя насилие, или "убеждать, манипулируя человеческими эмоциями". Элиты Парето делил на принимающие непосредственное участие в управлении и реализующие изменения в художественной или научной сфере. Последние он относил к так называемой "неуправляющей элите", к которой, видимо, причислял себя и нобелевский лауреат Бертран Рассел, считавший, что "хотя науку будут прилежно изучать, доступ к ней будут иметь представители исключительно правящего класса. Простолюдины не будут знать, как формируются их убеждения". Почему участие Standard Oil во Второй мировой войне на стороне Третьего рейха не является общеизвестным фактом? Потому что первые гранты на написание истории Второй мировой по горячим следам были выделены фондом Рокфеллера, и поэтому "конспирология" остаётся, по сути, единственным вариантом построения реальной картины событий.
"Новая эпоха требует не только нового рационального (хотя и постнаучного) знания о мире и человеке, знания, формирующегося вокруг и по поводу иных объектов, чем "рынок", "гражданское общество" и т.п., но и некой идейной (хотя и постидеологической) системы, которая придаёт социальный смысл новому рациональному знанию о мире".
А. Фурсов "Биг Чарли", или о Марксе и марксизме: эпоха, идеология, теория
Источник: zavtra.ru
